Не задохнуться

Из кустов свистнули, но это был не Тим. На нашей трубе сидел длинный Брыкин и его мелкий дружок Паспарту. Перед ними набивал мяч Малхосян. Поручкались.

– В курсе уже? – спросил хмурый Брыкин.

– В курсе чего?

– Твой дружок-торчок кони двинул.

Я замотал головой:

– Чушь. Мы только вчера тут сидели.

– Больше не посидите. Повесился.

– Гонишь?

Брыкин пожал плечами. Малхосян оставил мяч, подошёл ко мне.

– Это правда, Димон. Мне очень жаль.

Он похлопал меня по плечу, заглянул в глаза. Я поймал его грустный взгляд и поверил.

Я зашёл ещё к "вэшкам" в глупой надежде увидеть его ухмыляющуюся кавказскую физиономию. Увидел. На тумбе у входа стоял его портрет с чёрной траурной лентой. Я повернулся к классу. Все сразу что-то начали искать в своих сумках.

Мне кажется, я начал читать мысли, или люди перестали их прятать. Я ходил в пригашенном состоянии по коридорам школы, цеплял отдельные фразы и целые диалоги.

"…кем надо быть, чтобы вот так, в петлю…"

"…Бедная мать …Знаешь, кто у него мать? Психиатр! …Сапожник без сапог…"

"…Ирку знаешь? Сисястая такая, из десятого бэ. Да ну знаешь ты её, с кучей фенечек на руках. Соска его…"

"…Шутишь? Она с торчком трахалась. Нормальная баба с наркетом свяжется? По-любому ханку не поделили…"

Ярость поднималась кипящим мутным потоком. Добралась до забитого горла, и я задохнулся. Приехала скорая, купировала приступ. Меня отпустили домой. Но я пошёл не к себе, а к нему. На детской площадке в дыре под железной ракетой я заметил знакомые кеды. Занырнул внутрь. Там стояла Ирка с сигаретой и тряслась, будто держала оголённый провод. Она повисла на моей шее, рыдая и повторяя:

– Я не виновата! Дим, я не виновата!

А я гладил её по голове и говорил:

– Я знаю.

А думал:

"Сука, свалил, а нам в этом жить, и с этим жить. Гори в аду, Тимур Дзагоев!"

***

На большой перемене Саша подошла ко мне. Как обычно, со своей слегка высокомерной улыбкой, сказала:

– Дим, хочешь со мной сидеть?

Я не сразу понял о чём речь.

– За одной партой, – пояснила она.

Я потерялся.

– Я… не против.

– Пошли к Аннушке? – предложила она, и я пошёл за ней.

Не знаю, что там Аннушка думала, когда старательно натягивала на лицо презрение. Может решила, что "таких, как мы" лучше локализовать в одном месте, а не размазывать равномерно по классу. Она согласилась. Определила нам третью парту в среднем ряду. Не обижайся, Саблина!

Саблина вздохнула:

– Я всё понимаю. Друзья?

– Конечно, – ответил я и не соврал.

Мне стало и легче, и трудней. Вокруг неё раздвигались стены и поднимались потолки. Её личное пространство защищала колючка под напряжением, сюда никто не лез. Рядом с ней был кислород, которым я дышал. В какой момент влюблённость стала зависимостью? Практически сразу.

Соседка по парте – это что-то намного более интимное, чем просто одноклассница. От случайных прикосновений в меня бил разряд. Я следил за ручкой в смуглых пальцах, выводившей буквы не слишком аккуратным почерком, вместо того чтобы писать самому. Когда на её глаза падала прядь тёмно-каштановых волос, я мечтал набраться смелости и убрать её, чтобы не мешала смотреть на меня. Может, тогда в глазах появится что-то ещё, кроме обычного снисходительного разрешения быть рядом. А потом я шёл домой и слова сами собирались в стройные ряды с созвучными окончаниями. Я записывал их на листочках в клеточку своим, гораздо более аккуратным почерком и прятал под матрас кровати. Когда-нибудь я, может, покажу ей их. Может…

***

Ночью в окно моей с братом спальни влетел камень, потом ещё один. Третий разбил окно на кухне. Брат сел в кровати, закутавшись в одеяло, как маленькое до смерти перепуганное привидение. Я осторожно выглянул в разбитое окно. Двор заливал лунный свет, никого живого там не было. Я вбежал в большую комнату. Мама в халате кинулась ко мне:

– Что это? Что случилось?

– Кто-то бросает камни в окна. – ответил я

В этот момент за её спиной в окно влетел булыжник. Я выключил свет и выскочил на балкон. Внизу Романчиков кинул ещё один камень в окно маминой спальни. Он увидел меня и бросился к дороге. Там стояла его "ласточка", как он называл свой 412-й москвич. Завёлся и с рёвом и тарахтением рванул прочь.

А на следующий день жизнь стала похожа на голливудский боевик.

По дороге из моей школы к дому по одной стороне тянется ряд частных домов. В основном старых, с окнами почти на уровне земли. Один из них, заброшенный, рухнул, заборы повалили и затоптали. Участок зарос бурьяном выше человеческого роста, а сбоку осталась протоптанная тропинка на параллельную улицу.

Когда я возвращался из школы, заросли зашевелились. Я увидел Романчикова с перекошенным лицом, в его руках – литровая стеклянная банка с прозрачной жидкостью. Может быть, меня спас погром прошлой ночью. Человек, перебивший все окна в нашей квартире выскакивает на меня из-за кустов с непонятно чем наполненной ёмкостью. Я увернулся, закрылся курткой, она приняла на себя удар. Выплеснув содержимое, Романчиков швырнул банку мне под ноги и скрылся в зарослях. Скоро с параллельной улицы послышался рёв мотора.