Не замужем. Секс, любовь и семья за пределами брака

Не зная о вас ничего, помимо статуса в отношениях, другие люди могут думать, что они знают о вашей семье: у вас ее нет. Они также знают о важных людях в вашей жизни: у вас нет никого. Они знают о вашей жизни: ее у вас нет[217].

В действительности, разумеется, «одиночки» проживают свои жизни не в социальном вакууме и не совпадают с портретом, который рисуется «общими представлениями». «Одиночек» различают пол, гендер, раса, возраст, происхождение, социальное положение, образование, состояние здоровья и другие условия жизни.

Однако при описании некоего опыта люди не создают новых смыслов, а обращаются к готовым терминам и убеждениям, разработанным экспертами. Убеждения при этом не бывают нейтральными и всегда содержат скрытую информацию об отношениях власти в той системе, в которой они были сконструированы.

В данном случае дискурс о желательном поведении в частной сфере «приглашает на позиции»: «одиночки» занимают более низкое положение в социальной системе ценностей по сравнению с людьми, состоящими в браке или в устойчивых романтических парах.

Не соответствующие идеям о «норме» синглы подвергаются моральной стигматизации – им приписываются общие характеристики, обесценивающие любой опыт в отсутствие моногамной гетеросексуальной связи.

Интересы «менее значимой» части населения не учитываются институтами, осуществляющими социальную политику. Так, убеждения, сложившиеся в одну эпоху, становятся условием для дискриминации в другую.

В фокусе внимания нарративного подхода находится культурный контекст, в котором возникают дискурсы, позиции сторон взаимодействия, а также альтернативные точки зрения, которые существуют, но не всегда являются очевидными.

С этой целью в нарративной практике используются некоторые приемы, в частности деконструкция, или «распаковывание», акт, вскрывающий внутреннюю структуру понятий.

Распаковывание понятий не является типичной повседневной практикой. При описании нашей реальности мы часто прибегаем к «общим» понятиям, полагая их определения универсальными.

Но в действительности каждый человек наполняет символы уникальными смыслами и ценностями.

Это хорошо заметно, например, на уроках в языковой школе, которую я посещаю, когда обсуждаются такие популярные лексемы, как «счастье», «любовь», «успех».

В частности, рассматривая понятие «счастье», мы не встретили ни одной повторяющейся интерпретации. Кто-то для себя связывал счастье с семьей, кто-то упоминал в этом контексте общение с друзьями или профессиональную реализацию.

За каждой из трактовок при помощи расспрашивания обнаруживаются индивидуальные ценности: принадлежность к «своей» группе, эмоциональные связи, творческое самовыражение, хорошее самочувствие.

Индивидуальные ценности нередко не совпадают с их «общими значениями». Например, в популярном воображении понятие «счастье» для женщин тесно связывается с образами романтической любви и брака. Считается, что реализация традиционного жизненного сценария должна вдохновлять и удовлетворять всех женщин.

Но для одних женщин «выйти замуж» означает «быть хорошей, потому что так поступают все женщины в нашей семье», для других – романтический союз связан с желанием делить жизнь с конкретным человеком, а для кого-то семейные обязанности могут быть препятствием на пути к осуществлению мечты.

Современная поп-культура обязывает людей если не быть счастливыми, то непременно стремиться к счастью. Обещания и ожидания, связанные со счастьем, настолько широки и размыты, что эксперты в разных областях знания без труда берут на себя власть определять, что именно является счастьем для тех или иных групп людей.

Теоретик феминизма и постколониализма Сара Ахмед, анализируя романы XVIII века, показывает, как возникает «общая» идея «счастья для женщины»[218]. В это время «женское счастье» объясняется как то, что «должно прийти», при условии что женщина соблюдает определенные правила поведения.

Задача «хорошей» девушки – поступать так, чтобы ее родители были счастливы, от этого будет счастлива и она. Родители, в свою очередь, счастливы, если их дочь – «хорошая», а не тогда, когда ей хорошо.

В социальном порядке, объясняющем счастье как наличие определенных условий, например замужества для женщины, неизбежен вопрос: «Если все необходимое для счастья есть, а я его не чувствую, что со мной не так?» Но, считая себя носителем «проблемы», человек практически лишается возможности ее разрешить.

Нарративная практика предложила бы сформулировать вопрос иначе: «Что не так с представлениями о счастье для женщины?» Учитывая, что представления о «нормах» брачного поведения возникли в соответствующих условиях, мы размещаем «проблему» не внутри человека, а в культурно-историческом контексте.