Выступление жены потрясло Петра Ивановича. Он казался себе лжецом и подлецом. Но почему? Он дрался за жизнь и честь своей семьи. Своей жены. Собственная жизнь не была ему особенно дорога. Он же сделал все правильно, но она никогда бы не смогла ему простить этого. «Лучше было бы не бороться? — спрашивал он сам себя. — Тогда Котенка изнасиловали бы и убили, а сотни или тысячи наркоманов сегодня уже были бы мертвы. Или наркоманов не жалко? Меня тоже уже закопали бы. Данька остается сиротой. Мы и сотни других неповинных людей сейчас живы именно потому, что мне пришлось убить двух мерзавцев. Бандитов. Но за это меня не только никто не поблагодарит, мне нет оправданий и нет прощения. В том числе и потому, что у меня не было решения суда, признавшего их преступниками и приговорившего к смерти. Я убил людей, отнял у них жизнь по собственному разумению. Я возомнил себя Богом? Я просто защищался, даже не превышая пределов самообороны. Почему полицейскому законом разрешено убивать? Государству плевать на заповеди или оно выше Бога? Нет уж, Котенок, я сделал то, что должен делать мужчина и мне не о чем жалеть. Но ради твоего спокойствия я не скажу об этом никому. Можно подумать, что фундаментом нашего семейного счастья становится ложь. А можно вообще об этом не думать. Удивительное существо — человек, в рассуждениях святой, а в поступках дьявол. Наверное, по-другому в этом мире нельзя. Невозможно быть совершенным в несовершенном мире. Я люблю ее и это главное, а все остальное неважно. Произошедшее со мной скоро забудется».
Беглец разогнался до восьмидесяти километров в час, занял правую полосу и спокойно двигался в направлении государственной границы. Справа проплывал огромный торговый центр «Город». По обе стороны шоссе дорогу разворотили ремонтники. Поток становился плотнее и вскоре они встали в пробке.
— Что будем делать, Милый?
— Ехать за ним, пока он не попросится в туалет, у него не кончится бензин или не проснется голод. Мы подъедем к нему и я его попробую скрутить.
— У нас у самих скоро кончится бензин. Эта громила — бочка с дыркой. Ты думаешь он не заметил большой черный внедорожник терпеливо едущий сзади? Как только мы свернем на заправку, он оторвется. Может даже бросить машину.
— Ты права. Нужно держаться от него дальше. Смотри внимательно, мы не должны его упустить. Думаю, он не заметил хвост. Если бы заметил начал бы ускоряться или замедляться, проверяя, а он едет ровно. Бензина у нас, наверное, хватит еще на сто километров. Будем надеяться у него меньше.
— Ты стал какой-то другой.
— Какой?
— Мне трудно объяснить. Жесткий какой-то. Любимый, я не хочу, что бы ты менялся. Останься таким, как раньше.
— Я тот же. Просто мне надоела уже эта история и ее придется закончить. Если он не остановится в ближайшие двадцать минут, я не знаю. Извини, Любимая, я должен придумать какой-то ход. Мы не можем его упустить, от этого зависит наша безопасность.
Внезапно на перекрестке со светофором и навесным пешеходным переходом пробка кончилась. По неровной, кое-как заплатанной дороге они продолжали преследование.
«Я не узнаю его, — Леночка вспомнила свой последний киношный сон, и посмотрела искоса на крепко сжатые, тонкие, как нитка губы любимого человека. — Как в том дурацком сне. Может быть, мне это кажется? Но как узнать? Только жизнь покажет. Как не хочется оказаться правой. Неужели опять? Нет, это я как обычно сама себя накручиваю. Поселится в голове такой вирус и начинается. Все. Прочь глупые страхи. Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо! Главное себя убедить в этом и мысли материализуются».
После восьмидесятого километра FM радио «Такси» стало хрипеть и прерываться. Петр Иванович вставил диск баллад «Gans'n'Roses» и сделал потише. Леночка не переносила тяжелую иностранную музыку.
Часы показывали 14–20, то есть уже два часа прошло с того момента, как они покинули пределы Москвы. Неторопливая Almera монотонно ехала, снижая скорость до шестидесяти в населенных пунктах и, разгоняясь до восмидесяти-девяноста вне их. Казалось, за рулем сидит робот-автопилот, не делающий ошибок. Супруги, уставившись в смазанный расстоянием силуэт машины с досками на крыше, молчали, каждый погрузился в свои мысли. Внешне можно было подумать, будто они слушают музыку. Отдельные реплики, касающиеся пейзажа за окном, иногда разряжали гнетущую атмосферу. Топливо неумолимо иссякало, а идей не было.