Не жалею, не зову, не плачу...

улыбался. Ее, конечно же, огорчил цыплячий наряд мой и конвоир. «Хватит, девушка, а

то всё свидание кончится», – забеспокоился Гриша. Я взял Вету за руку, она вытерла

слезы, и стала спрашивать, как тебя называть, какая будет у тебя фамилия, ты не похож

на Ивана. Она не верила, что меня осудят, отправят. Пяти месяцев не прошло, как мы с

ней познакомились, и меня арестовали. Не скажу, что неожиданно, мне уже было

сказано: «Или ты прекратишь отношения с этой сучкой, или мы тебя посадим». Я не

хотел посадки, но и прекращать не хотел. Мог бы пойти с повинной, но как быть с

дипломом, всё оборвать? Помню ночь, в мае уже, я один на перекрестке Карла Маркса

и Комсомольской, дрожащая тень листвы на шоссе, ни одного прохожего, по ногам

тянет ветер с гор. Стою один, светятся трамвайные рельсы на четыре стороны,

стальные, четкие, прочные. Куда мне, в какую сторону? Что мне делать, как мне быть?..

Главное – и это удивительно – не хотел исполнять условий ради своего же спасения.

«Твоя судьба записана в Книге Вечности…» Вот и пусть Ветер Жизни листает её

случайные страницы, а я вздохну с облегчением. Выход из тупика я возлагал на

Суханову, пусть доносит, у нее хорошо получится. И всё развяжется. А там будет

видно. Я ничего не менял, встречался с Веткой каждый день и верил: кто счастлив, тот

и прав. Белла свое обещание выполнила.

И вот наше свидание. «Мы с братом были у прокурора, он говорит, тебе дадут

условно. Зачем прокурору лгать?» Я молчу, смотрю на неё. «Ребята у вас такие

дружные, звонят каждый день, докладывают, куда ходили, с кем говорили. «Скоро мы

Женьку вытащим». Конвоир Гриша посматривал на часы, разрешение только на

пятнадцать минут. Вета сняла с пальца колечко, перстенёк с красным камешком.

«Возьми, мы будем с тобой обручённые». Я надел на мизинец. Будем обручённые,

Вета, будем. А пока – обречённые. Вернул ей перстенек, в тюрьме всё равно отберут.

«Когда я выйду, ты мне его подаришь». – «Я тебя ни за что не брошу. Буду ждать, даже

если осудят на двадцать пять лет».

Мать у нее народный судья, а отец большевик с 1920 года. «Лишь бы они ничего

не узнали». Нынешние невесты понять Вету не смогут. Как было тогда? Если у жениха

какие-то нелады с законом – да пошёл он ко всем чертям, ни слова о нем, ни вздоха, мы

тебя, дочь, из дома не выпустим, замуж за такого только через наш труп! Теперь стало

наоборот – да что мы за юристы, что мы за коммунисты, не можем устроить счастье

своей единственной дочери?! Да мы вызволим его из любой тюрьмы, неужели у нас

друзей нет? Пойдем, найдем, дадим, возвратим!..

«Хочу называть Женькой… Ты не похож на Ивана». Расстались. Без поцелуя,

здесь не то место. И окружение.

Имя – это судьба, говорили древние, но у них имена были осмыслены, они

содержали наказ и воспитывали с младенчества. А православным достались имена без

смысла, нам их церковь передала от евреев и греков без перевода. Если Пётр для

других Камень, Твердость, то для нас просто Петька, в лучшем случае адъютант

Чапаева. Одно дело, если тебя каждый день с утра до вечера называют Благородным,

другое дело просто Женькой. Имя создает отношение к тебе. Повышает твою

ответственность перед всеми. Мы привыкли со школы увязывать имена с книжными

героями, если Евгений, то Онегин, а если Иван, то дурак, хотя по древнему смыслу

Иван –Дар Божий. Навязали нам чуждые имена и лишили каждого опоры, знамени

своего личного, девиза своего персонального.

35

Прощай, судебное отделение, авось навсегда. Опять конвой с автоматами, и в

трибунал. Следователь разъяснил мне статьи, по которым я привлекаюсь: 193 пункт 7

«г» – дезертирство, 193 пункт 14 «а» – промотание обмундирования и статья 72, часть

вторая – подделка документов. Я ничего не проматывал, носил до дыр, но поскольку не

сдал в каптерку, совершил преступление. Еще через два дня я подписал статью 206 – с

обвинительным заключением ознакомился. Следователь положил передо мной тощую

папку, дело, сел рядом, чтобы я не выдернул и не съел какой-нибудь документ, бывали

случаи. Я пролистал всё от первой до последней страницы. Самое первое объяснение,

протоколы допросов, две фотографии анфас и профиль, черная доска на груди и мелом

на ней две фамилии. Здесь же справка из психиатрической больницы – незначительные

вегетативные расстройства, тахикардия, пульс 120, практически здоров. Из моего

первого объяснения следовало, всему причиной – моя любовь к девушке. Наверное, так

оно и есть – любовь. О болезни и госпитале в двух словах, очень даже любопытно. В

тот первый день я именно так и расставил акценты. Свидетельские показания Беллы

(оставлю за пределами). Справка из медицинского института за подписью начальника

кафедры ВМП: к работе относился халатно, поручения преподавательского состава не

выполнял, допуская случаи прогула. «Вызывает подозрение стремление Писаренко

работать на кафедре военно-медицинской подготовки, где имеются секретные

материалы». Какие бдительные, ай да молодцы. Я знал о коллективном письме

студентов в трибунал, в деле его не было.

Зато я увидел документ, совершенно неожиданный – телеграмму из Ташкента, из