Не жди, когда уснут боги

В какое мгновение к нему пришло ощущение, что ты — это Ты? Он не помнил. Погруженные в суету, мы четко отмеряем лишь время потерь; счастливые взмахи судьбы, касаясь нас, будоража и улетучиваясь, остаются вне каких бы то ни было измерений. И в самом деле: зачем нужны ориентиры, если повторение невозможно?

Редко, совсем редко вы оставались вдвоем. У тебя была милая, тоже юная подруга, но с каким-то странным заскоком: она постоянно рвалась выдавать свое мнение за твое. Ему даже неловко вспоминать, в какое бешенство его это приводило. Говорят, подобная черта присуща трибунам и политиканам. К сожалению, не только им.

Хорошо, что играет оркестр.

— Разрешите?

Плавный наклон головы. Ты вообще все делаешь плавно. В тебе нет углов. Лишь округлые линии, как бы подернутые туманом задумчивости. Пожалуй, это несколько витиевато, и потом — красит ли плавность в наше время безоглядных темпов? Но ты всегда представлялась ему именно такой. И тут ничего не поделаешь.

Ах, эти быстрые модные танцы, когда танцуешь порознь, каждый сам по себе, когда партнер только подразумевается — как пламя костра в электрокамине. Любопытная штука: волнуемся из-за того, что уменьшается тяга к общению, и вместе с тем создаем музыку, разъединяющую людей. Родив парадокс, сами живем под его диктовку.

Однажды после танцев вы пошли купаться. Днем на пляже людно, не протолкнуться, теперь же все выглядело по-иному. Рассеянный свет луны и расположенных поодаль неоновых светильников окрашивали берег в загадочные, таинственные тона; тишину баюкал мерный плеск волн. Сиюминутность людского бытия придает и окружающему некую сиюминутность. Ночью же от моря веяло вечностью, в которой легко тонули любые ваши устремления, заботы.

— Смотри!

Он посмотрел. Песок пляжа, покинутого людьми, продолжал хранить бесчисленные следы их ног. Следы разветвлялись, наслаивались друг на друга, ложились вкривь и вкось — как людские судьбы, настигнутые войной или стихийным бедствием. Огромное пространство, усеянное чернеющими провалами, как-то скорбно стыло в безмолвии ночи.

Вам расхотелось купаться. Присев прямо на песок и уронив голову на колени, ты долго смотрела то на волны, набегавшие на берег, то на светящиеся изнутри коробки разбросанных вдоль побережья отелей. От тебя веяло морем. Ты была в миллионы раз юней, чем оно, и всего вдвое, чем он. Но если морю это казалось сущим пустяком, то ему так не казалось.

Вроде бы он неплохо плавает. И все же: можно ли плыть против течения собственных лет?

Я касаюсь тебя, словно Вечности —
Неизбывной и неозябшей.
Кто-то меряет шагом Путь Млечный,
Кто-то ищет защиты нашей.
И нисходит небесная милость
На земные робкие плечи,
И кому-то обида простилась,
Чьи-то раны надеждою лечат.
Мы мелеем, как реки в пустыне,
Нас уносят волны отлива.
Как хотелось бы мне, чтоб отныне
Ты счастлива была, счастлива!
Знаю, сделать я это не в силах,
Миг и радостен, и конечен.
Снова Черное море взбесилось,
Пену на берег мечет, мечет.
…Кто-то меряет шагом Путь Млечный,
Мне поэтому легче, легче.

Покоясь в кресле самолета, он беспомощно озирает те минувшие дни, которые исчезли, растворились, сгорели, как капельки росы на солнечном костре. Трудно что-то выделить, на чем-то остановиться: жизнь тогда была без резких поворотов, углов, столь же плавна и одухотворена, как ты сама. Он радовался тебе, как все живое радуется рассвету.

— Забавно, — думал он вслух.

— Что забавно? — ты поворачивала к нему непонимающее лицо.

— Да все!

Вот тебе и пожалуйста, — улыбалась ты.

Удивляясь тому, что происходит с ним, он повторял частенько «забавно, забавно», и ты, кажется, догадывалась, что он имеет в виду. Ваш отпуск на Черноморском побережье — об этом не говорилось прежде, поскольку не было необходимости, а теперь такая необходимость появилась — ваш отпуск заканчивался и вами овладевала грусть по дому, по всему, что с ним связано. Выдумывались всякие отвлекающие игры; в одной из них с причудливым названием «мокау» проигравший исполнял желание выигравшего. И тогда ты пела, потому что везло ему одному.