Не жди моих слез

— Где же ты? — с места в карьер спросила она. — Мой братик уже налакался коньяка и поцапался с предками. Знаешь, последнее время он так ругается матом. Мама считает, он связался с какой-то проституткой. Она хочет затащить его к врачу.

— Аня, прошу вас, приезжайте как можно скорее, — услышала я в трубке голос Наташкиного отца. — Хотите, я пришлю за вами машину. Ему очень плохо.

— Я заболела, Максим Кириллович. У меня высокая температура. Наверное, это вирусный грипп.

— Очень жаль. Она заболела гриппом, — сказал он кому-то, очевидно, Никите. — У нее высокая температура.

— Я к тебе приеду. Я сейчас к тебе приеду. — У Никиты заплетался язык. — Мы… отметим мой день рождения вдвоем. Так будет еще лучше.

— Нет, прошу тебя, не приезжай. Я сама завтра приеду. Обещаю тебе.

— Я не доживу до завтра.

В трубке запищали короткие гудки.

— Это твой парень, да?

Чезаре крепко сжал мои плечи.

— Да. То есть это не совсем так. Ему всего пятнадцать лет, и он вбил себе в голову, будто влюблен в меня. Он брат моей подруги.

— Я тоже был влюблен в пятнадцать лет. Еще как влюблен, — мечтательно сказал Чезаре. — Она была старше меня всего на два года, но вертела мной как хотела. Один раз я застал ее с другим парнем. Если бы не мой отец, я бы вскрыл себе вены. В пятнадцать смотришь на мир слишком серьезно.

— Боюсь, он отмочит что-нибудь, — сказала я, со страхом думая о том, что Никита вполне способен рассказать своим родителям о наших с ним отношениях. И, что самое страшное, они ему поверят. Наташка говорит, они не поверили его трепне про то, будто он болтался на киносъемках в Одессе.

— Поезжай к нему, — сказал Чезаре, еще сильней стискивая мне плечи. — Бог любит добрые дела. Поход в Большой театр можно перенести на завтра.

Мы вышли из моего подъезда за пять минут до появления машины, которую все-таки прислал за мной Кудимов.

Чезаре мгновенно поймал такси и весело помахал мне на прощание.

У меня болели губы от его поцелуев.

— Аня, мне нужно поговорить с вами. — Максим Кириллович поджидал меня утром возле ванной комнаты. — Быть может, пройдем в мой кабинет?

Я покорно плелась за ним. Никиту всю ночь выворачивало наизнанку. Потом он пытался разбить об стенку голову, и нам втроем пришлось его держать. Мать боялась вызвать неотложку — парня могли упечь в психушку. Заснуть удалось только под утро. Никите сумели засунуть пару таблеток ноксирона, и он еще спал.

Я села в свое любимое старое кресло возле книжного шкафа, где когда-то мне было так уютно от близости всех этих Дон Кихотов, Жюльенов Сорелей, Печориных и прочих литературных персонажей, которые не посягали на вмешательство в судьбу, жизнь. Я мысленно пробежала отрезок собственной жизни длиной в последние полтора года.

«Леня, — пронеслось в голове. — Во всем виноват он».

— Мне трудно начать этот разговор, но я чувствую всем своим существом, что мой сын находится на краю пропасти, — услышала я голос Максима Кирилловича. — По всей вероятности, он свалится туда. Вряд ли мы сумеем ему помочь. Аня, скажите, как давно это началось?

Я посмотрела на него круглыми от страха глазами. Отпираться было бессмысленно. Отец Никиты знал о наших отношениях.

— Вскоре после зимних каникул. Когда я переехала к вам. Но сначала… сначала я думала, ему просто не хватает материнской ласки.

— Это так и есть. — Максим Кириллович закурил трубку и опустил на грудь свою красивую седую голову. Эта поза показалась мне ненатуральной. Похоже, он хотел, чтоб я почувствовала глубину его скорби. Благородной скорби. — Продолжайте, Анечка, прошу вас.

— Он меня повсюду преследовал. Грозился повеситься на крюке от люстры в своей комнате, если я… не позволю себя ласкать.

— Мать избаловала его с пеленок. А потом вдруг взяла и отдалила от себя. Я понимаю, она еще молодая женщина, но…

Мне почудилась в его голосе фальшь. А ведь разговор шел о родном сыне.

«Берегись, — сказала я себе. — И думай в первую очередь о том, как выйти сухой из воды».

— Я все время порывалась поговорить с вами или с Вероникой Сергеевной.

— С ней бесполезно говорить на подобные темы, — неожиданно резко перебил меня Максим Кириллович и принялся нервно выбивать трубку. — Она остепенится только на его могиле. Да, вы не ослышались, я сказал — на могиле. Мы с вами легче найдем общий язык.

Он посмотрел на меня слишком внимательно. В глазах его мелькнул странный огонек.

— Мне пришлось скрываться у родителей, — продолжала я, глядя Кудимову в глаза. — У меня есть жених. Можете себе представить, что он теперь обо мне думает. Он был у меня, когда…

— Аня, прошу вас, будьте со мной откровенны. Я — ваш друг. Настоящий старший друг, — мягко, но властно перебил меня Кудимов.

— А мне от вас нечего скрывать. Ваш сын ведет себя непристойно. Я пожалела его, и эта жалость вышла мне боком. Уверена, вы считаете меня виновницей его… психического расстройства.

Кудимов бросил на меня удивленный взгляд и нервно облизнул губы.

— Но ведь вы, Аня, не станете отрицать, что между вами и моим сыном были интимные отношения? — спросил он, глядя куда-то в сторону.