Не зови меня больше в Рим

Подобные вспышки гнева, обычно внезапные, по-прежнему заставали меня врасплох, изумляли и одновременно забавляли. Я никогда не могла с точностью предсказать, по какой именно причине мой помощник начнет метать громы и молнии, зато наверняка знала, что вспышка может оказаться опасной – в зависимости от места и обстоятельств. И тем не менее, когда я видела Гарсона злым на весь мир, это меня взбадривало.

Вскоре вернулась прежняя девица, но теперь за ней следовала другая, постарше – и с более учтивыми манерами. Она представилась личным секретарем сеньора Кодины.

– Вам повезло: сеньор Кодина сейчас же вас примет.

– Повезло? – переспросил мой товарищ. – А что, он, прежде чем кого-то принять, бросает жребий?

Секретарша позволила себе натянуто засмеяться:

– Нет, вам повезло, что сеньор Кодина не находится в настоящее время в командировке; обычно его трудно застать на месте.

Она провела нас в современно обставленную приемную и усадила на диван, а сама вошла в кабинет и почти мгновенно вернулась, жестом приглашая следовать за ней. Едва переступив порог кабинета, я раскаялась, что выбрала для допроса территорию противника. Кабинет Кодины был огромным, внушительным, угрожающим. Если готические соборы строились с расчетом на то, что бедный прихожанин будет чувствовать себя там маленьким и униженным, словно в присутствии самого Господа Бога, то и кабинет Кодины сразу же психологически заставлял тебя сжаться. В этом месте посетитель ничего не станет требовать, а лишь вымаливать, не будет говорить, а лишь слушать, не осмелится приказывать, а обойдется намеками. Сразу за мощным деревянным столом располагалось окно, выходящее на море. В такой раме фигура Кодины казалась особенно внушительной, а сам он – существом высшего порядка. Пожалуй, подобные декорации были ему необходимы, поскольку, когда он встал нам навстречу, выяснилось, что перед нами человек низенького роста и невыразительной внешности. Он пожал нам руки и с изысканной вежливостью пригласил садиться.

– Могу предложить вам кофе.

– С удовольствием.

Он по интерфону заказал кофе и повернулся к нам. Было занятно отметить, насколько для его лица была характерна та же невозмутимость, что и для лица Нурии. Сейчас на нем не читалось и намека на досаду, но не было и улыбки. Подчиняясь привычке командовать, которой Кодина наверняка широко пользовался в своей профессиональной жизни, он и теперь заговорил первым:

– Вы пришли в связи с повторным открытием дела об убийстве моего тестя, правильно я понял?

– Правильно. Вы, разумеется, в курсе событий, сеньор Кодина?

– Да, более или менее. Я обсуждал это с моей женой.

– И какое у вас сложилось впечатление?

Он глянул на меня не без удивления – похоже, Кодина не ожидал, что я поведу беседу в столь неформальном тоне.

– Я могу говорить откровенно? – спросил он.

– Только об этом я вас и прошу.

– Возобновлять производство по такому делу, на мой взгляд, – это способ швырять на ветер деньги налогоплательщиков.

– Странно слышать от вас подобное, ведь после возобновления дела были убиты еще два человека, а это свидетельствует как раз о том, что закрытие его было серьезной ошибкой.

– Знаю, инспектор, знаю; однако люди, которых убили, принадлежали к тому маргинальному миру, где смерть не является чем-то из ряда вон выходящим. Проститутки, воры, бандиты… Они сами выбрали себе подобную судьбу. Наверное, вам мои слова покажутся слишком жестокими, но такова реальность.

– Неужели вы не чувствуете потребности узнать, кто убил вашего тестя и за что его убили? А ведь он не принадлежал к маргинальному миру и не выбирал себе сам такой судьбы.

– Ну, это ваши слова, инспектор, а не мои.

Вошла секретарша и поставила поднос с кофе на стол. Все это время Кодина хранил молчание. Когда девушка вышла и пока он разливал кофе по чашкам, я попросила его пояснить свое последнее высказывание.

– Мой тесть в его лучшие годы был выдающимся предпринимателем, одним из лучших в Испании; но, когда на фабрике начались проблемы, последствия оказались для него гибельными. Он постепенно перестал заниматься делами, а эта его склонность к встречам с юными проститутками самого низкого пошиба… Короче, финал плачевный. Только не считайте меня человеком старых правил; я вполне допускаю, что кто-то может пренебречь некими моральными нормами, но он непременно должен при этом проявлять осмотрительность и осторожность, к которым его обязывает положение в обществе. Есть ведь красивые и неболтливые женщины, занимающиеся подобным ремеслом, и он мог бы воспользоваться их услугами. Зачем было непременно лезть в самую грязь?

Гарсон метнул в мою сторону многозначительный взгляд, но я его проигнорировала. Я продолжала задавать вопросы, стараясь не показывать своих эмоций:

– Сеньор Кодина, вы не допускаете, что ваш тесть, кроме этих… достойных сожаления склонностей, мог впутаться в какие-нибудь неприглядные дела также и профессионального плана?