Не зови меня больше в Рим

Десять минут спустя я уже раскаивалась в своих словах, но было бы куда хуже, попытайся я сейчас что-то исправить. Я велела привести Рафаэля Сьерру на очередной допрос, хотя настроение мое вряд ли было подходящим для какой-либо работы. Сьерра явился с видом мученика, брошенного в яму со львами; и я, увидев его в таком ужасном состоянии, накинулась на него, словно была еще одним зверем, возжелавшим загрызть беднягу до смерти. Я засыпала Сьерру вопросами, все теми же и заданными все в том же тоне. Он отвечал с трудом, как будто находился на грани своих эмоциональных возможностей. А я все спрашивала и спрашивала, пока он вообще не перестал даже голову поднимать для ответа. Тогда я презрительно расхохоталась:

– Я пришла к мысли, сеньор Сьерра, что, возможно, вы не знаете никаких подробностей, касающихся смерти вашего шефа. Вы знаете только одно: кто совершил убийство.

Он молча покачал головой. Он изнемогал, не мог больше вынести этот натиск – снова и снова повторяющийся, не дающий ему пощады, почти абсурдный.

– Это сделала Нурия, правда?

– Нет, инспектор. Нурия Сигуан никого не посылала убивать своего отца. Если бы она это сделала, она бы мне рассказала.

– Вам, простому компаньону, который прежде был служащим у ее отца? Простите, но я в этом сомневаюсь.

Он посмотрел на меня почти умоляюще:

– У нас с Нурией был роман, и длился он многие годы, инспектор.

– Я так и думала.

– Она вам об этом не сказала?

– Нет. Наверное, она знает, что данное обстоятельство на суде ни ей, ни вам не поможет.

Он махнул рукой, и этот жест очень красноречиво отражал его моральное состояние: ему было уже все безразлично, больше он бороться не хотел, он сложил оружие.

– Я не стану отрицать своих дурных поступков, инспектор, но только тех поступков, в которых уже и так признался. Про убийства я ничего не знаю.

Что ж, подтверждение любовной связи Нурии и Рафаэля существенно вперед меня не продвинуло. Что мне толку от этой информации, чем она может мне помочь? И вдруг я поняла: если это и не бриллиант, то по крайней мере камень, который можно использовать в качестве снаряда. Я не стала слишком долго раздумывать над тем, что собиралась сделать, мною двигало скорее отчаяние, чем здравый смысл, ведь передо мной не открывалось ни единой щелочки, в которую можно было бы просочиться, в моем распоряжении не осталось ни одного трюка, который помог бы добиться успеха. Мы практически подошли к финалу.

Я вызвала в комиссариат мужа Нурии, и он, наверняка зная, что выбора у него нет, согласился прийти. Я приняла его у себя в кабинете с подобающей случаю улыбкой, которую в буквальном смысле слова отрепетировала перед зеркалом.

– Поверьте, я сожалею, что пришлось вас побеспокоить, сеньор Кодина.

– Если мы сразу обратимся к сути дела, беспокойства будет гораздо меньше. Завтра я лечу в Пекин, и у меня еще есть дела, которые надо завершить в Барселоне.

– Ваша супруга и Рафаэль Сьерра на протяжении многих лет были любовниками, – заявила я ему без всяких церемоний.

Он посмотрел на меня разочарованно, потом улыбнулся:

– Вы вызвали меня, чтобы сообщить это, инспектор? Вот уж не знал, что сейчас полиция занимается любовными похождениями.

– Вам это было известно?

– А какое это имеет значение? Кажется, я вам успел сказать, что жизнь Нурии меня уже не касается.

– Или она все еще касается вас до такой степени, что вы всячески стараетесь покрывать жену?

– Понятно. Вы полагали, будто я выйду из себя, узнав, что жена мне изменяла, и что если я покрывал какие-то ее дела, то страшный гнев заставит меня переменить позицию. Это был бы слишком уж классический вариант сценария, вам не кажется?

– Но я ведь должна была попробовать. Иногда мы в душе сохраняем что-то атавистическое, – сказала я искренне.

– На ваш взгляд, во мне осталось что-то атавистическое?

– В очень малой степени.

Он рассмеялся, и смех его звучал чересчур пронзительно, как случается с теми, кто смеяться не привык.

– Вы мне нравитесь, инспектор Деликадо. Так вот, если бы я знал, что моя жена в те времена хоть каким-то боком была связана с организацией этого преступления, я бы сейчас молчать не стал. Но мне ничего об этом не известно, больше того: я не верю в ее причастность к убийству. Нурия – женщина холодная, властная, всегда всем недовольна, но ей никогда не хватило бы духу на преступление против собственного отца. Разве вы сами не видите, какого мужчину она выбрала себе в любовники? Совершенно безвольного, которым она могла крутить и вертеть по своему усмотрению. Она ведь не попыталась завоевать человека с сильным характером. Нет, ее устроил самый легкий вариант, устроила покорность Сьерры, всю жизнь благоговевшего перед семьей, которой она кичилась. И вы полагаете, подобная особа способна совершить жестокое преступление?

– Но когда она вышла за вас…

– С этим я только что разделался. Я уже подал заявление о разводе. Вся эта история стала получать слишком большую огласку, что вредит моему престижу; то есть теперь у меня появился прекрасный повод для немедленного развода.

– Надо признать, вы откровенны.