Не зови меня больше в Рим

И он принялся очень осторожно очищать креветки от панциря и класть на мою тарелку. Я же, как одна из тех сказочных принцесс, что изводят всех своими капризами и отказами от еды, безо всякого аппетита их жевала. Никто не умел позаботиться обо мне так, как Гарсон, и я взглядом поблагодарила его, изобразив на лице ласковую улыбку.

Глава 22

Элиса Сигуан не только не возражала против того, чтобы ее доставили в Барселону, но даже сама, по собственной воле, прилетела сюда, прежде чем Интерпол успел предпринять какие-либо шаги. Так что международную операцию пришлось отменить. По-моему, комиссар Коронас даже почувствовал легкое разочарование из-за того, что все получилось слишком просто. Международный масштаб, приобретаемый делом, сулил ему особую роль в той шумной кампании, которую наверняка организует пресса. Между тем Нурию Сигуан пришлось поместить в психиатрическое отделение тюремной больницы. Она впала в столь глубокую депрессию, что врачи опасались за ее жизнь. В камере она вполне могла попытаться наложить на себя руки, а это никому не было нужно. Поначалу мы полагали, что болезнь ее – чистая симуляция, но, поговорив с лечащим врачом, я поняла, что никакого подвоха тут искать не следует: эта казавшаяся несокрушимой башня рухнула. И, вопреки советам врача, я все же настояла на свидании с ней, пообещав не давить на нее и не добиваться любыми средствами нужных мне ответов. Цель моя в чем-то была сходна с целью святого Фомы: увидеть раны от гвоздей и вложить в них перст. Нурию я не узнала. Она похудела, и глубокие морщины изменили ее лицо. Она была одурманена транквилизаторами и, заметив меня, начала дрожать и смотрела так, как смотрят только настоящие сумасшедшие: в глазах ее застыли безумие, ужас и неподдельный трагизм.

– Ваша сестра Элиса прилетит завтра, – сообщила я.

Она вроде бы чуть оживилась, вроде бы снова обрела контакт с реальностью:

– Я хочу увидеться с ней. Она придет сюда?

– Не знаю, это зависит от судьи. Я могу что-нибудь передать ей от вас.

– Я хочу увидеться с ней. Сестра, дорогая моя сестра! Умоляю, пустите ее ко мне, пожалуйста, пустите.

Она плакала так, словно вместе со слезами вытекала из нее душа. При каждом новом всхлипе тело Нурии начинало корчиться, как будто у нее болели все мускулы, как будто она никак не могла перенести свалившееся на нее горе. Я вызвала медсестру и вышла из палаты. Я получила необходимое подтверждение: состояние подозреваемой было действительно далеким от нормы. Однако я по-прежнему не могла понять причину столь патологической реакции. С первого знакомства Нурия показалась мне женщиной, у которой голова работает что надо, которая прекрасно умеет владеть собой, управлять своими чувствами. Она хладнокровно перенесла все неприятности, связанные со следствием. Тогда как объяснить эту вдруг проявившуюся уязвимость, этот внезапный и полный эмоциональный распад?

Гарсон, который скептически относился к психологии, долго не желал верить в душевные муки Нурии Сигуан. И его трудно было сбить с мысли, что женщина просто ломает комедию, чтобы избежать тюрьмы.

– Может, оно и так, – отвечала я, – но в таком случае она делает это неосознанно. Она совершенно уничтожена, Фермин, тут нет сомнений.

Вскоре прибыла Элиса Сигуан. Не стану врать: я просто умирала от любопытства – так мне хотелось взглянуть на нее. И опять же не стану врать, будто то, что я увидела, не поразило меня. В Элисе не было ничего общего ни с ледяной холодностью Нурии, ни с беззащитностью Росарио. Это была абсолютно нормальная женщина, как сказал бы любой человек при взгляде на нее. Среднего роста, стройная, сухая, вьющиеся волосы, огромные глаза. Одета она была так, как и должна одеваться женщина-психиатр передовых взглядов: длинная широкая юбка и бесформенный жакет. Все черного цвета. И множество серебряных украшений. Любопытнее всего было то, что она сама явилась в комиссариат – в сопровождении адвоката, который защищал ее сестру, и, пока шли представления, ни на миг не переставала улыбаться. Можно было подумать, что она явилась со светским визитом, хотя на самом деле собиралась отдать себя в руки полиции, будучи главной подозреваемой в преступлении, да еще каком – убийстве собственного отца. Всех нас ее поведение привело в некоторое замешательство. При столкновении с такими хорошими манерами и вежливыми улыбками ни один из принятых у нас методов ведения допроса явно не годился.

Сам Коронас лично зачитал ей перечень ее прав, а мы с Гарсоном по очереди назвали свои должности и имена с фамилиями.

– Что ж, я в вашем распоряжении, – сказала в ответ эта беспечная особа. – Я готова во всем признаться.

У нас сразу челюсти отвисли, так что выглядели мы, надо полагать, совсем по-дурацки. Наконец адвокат счел, что пора приступать к исполнению своих обязанностей, и это хоть в какой-то степени вернуло происходящему черты реальности.