Неадекват (сборник)

Западное крыло охвачено огнем, вытесняющим меня все дальше и дальше. Продолжаю свою монотонную работу. С той же исполнительностью, с которой выгребал прелые листья из водостоков, или натирал паркет, или прочищал канализацию. Отлично понимаю, что несколькими банками с бензином и четырьмя собаками дело не закончить. А потому продолжаю сеять огонь, стараясь не сгореть в нем раньше времени.

Нужно подняться наверх. На втором этаже тоже хранятся бутылки. С бензином, слитым из баков. С горючкой, слитой из генераторов. С взрывоопасными баллонами освежителя воздуха, скотчем смотанными в одну «панфиловскую» гранату.

Дом скрежещет и скрипит. Его корежит в наркоманской ломке начинающегося пожара, он зовет на помощь. Но подмога не спешит, и я точно знаю, что жители соседних коттеджей далеко не сразу заметят, что таинственные барские хоромы охвачены огнем. Таковой будет плата за невидимость и уединение…

Поднимаю бутылку с керосином. Подношу зажигалку к свисающей из горлышка тряпке. Но захрустеть кремнием не успеваю. Меня одергивает голос, властный и надорванный одновременно:

– Ты не посмеешь…

Алиса стоит в проеме за моей спиной. Модное лазурное платье от Maria Grachvogel или Armani обгорело и прикипело к бархатистой коже. Волосы опалены, на левой окровавленной ноге следы собачьих укусов. С предплечья свисает длинный клок кожи, будто кто-то пытался вырезать из нее гирлянду одинаковых снежинок или взявшихся за руки человечков. Один каблук надломлен, заставляя хозяйку хромать.

Отвечаю, убирая зажигалку в карман и вынимая пистолет:

– Я уже посмел, мерзкая тварь…

Она улыбается и делает шаг вперед. Точно знаю, что в следующую секунду чудовище, даже израненное, может оказаться позади меня. Потому без промедления целюсь в красивое, хоть и обожженное лицо, нажимая на спусковой крючок.

Щелчок бьет по натянутым нервам, как кувалда – по струнам рояля.

Печально не разбираться в чем-либо. Я могу среди ночи с легкостью озвучить площадь Нигерии: 920 тысяч квадратных километров. Даже упоротый, могу на память назвать длину Великой Китайской стены: 8800 километров с учетом ответвлений. Но не всегда вспоминаю, что оружие имеет предохранители. Особенно в такой необычной ситуации, как сейчас…

Алиса смеется. С учетом обгорелого рта, один уголок которого спекся, получается жутко.

– Какой же ты, Дениска, глупец, – говорит она, и в ее голосе внезапно слышится настоящее сожаление. – Не знаешь, против чего пошел…

Качает головой. Наблюдает за тем, с каким непрошибаемо-ослиным видом я рассматриваю не сработавший пистолет. Затем запрокидывает голову к потолку и вопит так, что в окне трескается стекло:

– Себастиан!

Эхо ее вопля долго гуляет по комнатам и коридорам, смешиваясь с гулом набирающего силу пожара. Затихает, сливаясь с треском занявшегося дерева. Тонет в шелесте догорающих картин. Растворяется в дыму, уже начинающем забивать ноздри и глаза. Я нащупываю рычажок предохранителя, дергаю и снова поднимаю оружие.

– А вы игрушку свою завести не забыли?

Спрашиваю, не в силах удержаться. Понимаю, что это лишнее, совершенно сейчас неуместное – но меня забавит ужас, промелькнувший в глазах той, кто сама привыкла его нести.

Выплевываю, упиваясь тщеславием крохотной победы:

– Отчего бы тебе, сука, самой не спуститься в подвал и не прикоснуться к каменным дискам?

Она отшатывается, покачнувшись на сломанном каблуке.

С виду – самая обычная, привлекательная, заботливая женщина из обеспеченной семьи, попавшая в страшную беду. Но я хорошо вижу образ, проступающий сквозь ее кожу. Различаю, как видел маски Чумакова; как гнилую сердцевину каждого из тех, кто переступал порог Особняка.

Глаза Алисы превращаются в два бурлящих лавой котла. Она рычит, потрясая руками. Пальцы набухают, превращаясь в нечто деревянное, ветвистое, способное полосовать и вырывать. Богатые украшения из золота и платины лопаются, будто изготовленные из картона, и со звоном разлетаются по комнате.

– Ах, как много ты успел узнать, Денис… Жаль… Очень жаль, ведь ты действительно нам всем понравился…

Шагает вперед, начиная растворяться в дыму.

Стреляю в голову. Неожиданно метко. Точно в глаз, пробив затылок и бросив на дорогие обои тугую струю розовой клейковины.

Голова хозяйки запрокидывается, возвращается на место. Уцелевший глаз смотрит на меня удивленно. Недоверчиво, как у пьяницы, обнаружившего под кроватью непочатую бутылку водки. Ее, как и Гитлера, не взять обычными способами умерщвления живой плоти. Но моя выходка – этот выстрел – настолько ошарашивает Алису, что она замирает.

Пулевое отверстие затягивается. Медленно, словно всасываясь само в себя. А может, мне это только кажется, ведь в воздухе висит все больше седых туманных полос. Дом рычит и стонет. Выпускает из стен длинные белые зубы, пытаясь напугать, подчинить, заставить отступиться. С этим он, пожалуй, слегка опоздал…

Сую пистолет за пряжку ремня, достаю зажигалку.