Неадекват

– Уходи, я хочу побыть одна.

– Сука, – сказал он на прощание.

Она проснулась ночью от странного звука. Хлопанье – так хлопает по воздуху веер или что-то подобное. И еще шорох, будто истерзанные артритом пальцы перебирают семечки, цепляя длинными ногтями дно коробки. И еще легкое позвякивание, какое бывает, когда искривленные спицы стучат друг о друга.

Инна распахнула глаза.

Они были здесь, в ее комнате.

Они сидели прямо на изножье дивана, цепляясь задними лапами за поверхность, как могут сидеть лишь животные.

Старуха со спицами посмотрела на девушку хищно, из-за диоптрий казалось, что у нее восемь глаз разного размера. Обрамляющие ее рот отростки-хелицеры зашевелились. С них капала густая ядовитая смола.

– Слыхали, – проворковала старуха. – Инка-шалава в Москву переехала. С тремя мужиками крутила, всех троих бросила.

– А то! – сказала, щелкая изогнутым клювом, старуха с кондором. – Три аборта, а ей все мало, ничему не учится.

Средняя молчала, низко опустив голову, лишь шуршали в семечках ее лапки.

– У отца ее рак, отец гниет, – продолжала первая старуха, поглаживая ногощупальцами свое покрытое бородавками брюшко. – Она отца бросила, она на похороны к нему не приедет.

– Никого не любит, кроме себя, – подтвердила старуха с кондором. – Шалава…

– Ложь, ложь! – закричала Инна что было сил.

И проснулась.

По дороге на работу она сделала две покупки: дешевенький MP-3 плеер и газету с объявлениями. Квартира в Раменском стоила намного дороже той, что она снимала сейчас, но решение уже было принято. Она съедет отсюда, пока окончательно не сошла с ума. Здесь творится что-то странное, что-то, в чем не нужно разбираться, от чего следует просто бежать.

– Емельянинов про тебя слухи распускает, – сообщила ей напарница. – Что, мол, ты того, с приветом.

– Мне плевать, – отрезала она.

– Смотри, до начальства дойдет, могут и уволить.

Инна задумалась и произнесла:

– А ты знала, что у него ВИЧ?

Три поп-хита сменились в ее ушах, пока она шла от вокзала к своему двору.

«Он больше не мой, – напомнила она себе. – Это последняя ночь здесь, завтра я буду жить в новом месте».

Она включила звук в плеере на полную громкость. Музыкальный блок сменила радиопередача.

– Привет, привет, привет! – загрохотал голосистый диджей. – Сегодня в студию мы пригласили троих прекрасных гостей. Вернее гостий! Кто может знать о ситуации в России больше, чем те, кто старше самой России! Да что там России, они ровесницы планеты Цереры, а это, на секундочку, старше Аллы Пугачевой и даже Луны! Поверьте, они лишились девственности, когда древние платформы еще только собирались объединяться в материк Лавразию! Шучу-шучу, они до сих пор девственницы!

Не обращая внимания на словесный понос ведущего, Инна шагала по двору. Деревянный чебурашка проводил ее безжизненным взглядом.

«Не смотреть в их сторону, – прошептала она про себя. – Ни за что не смотреть…»

И тут она услышала их голоса. Прямо из наушников, из радио, четкие, перебивающие друг друга:

– Мор… Чума… Язвы на трупиках, язвы и волдыри…

– Война, они опробовали новое оружие, которое мгновенно убивает яичники…

– А Алик из пятого задавил жену… расчленил в ванной… на глазах детей лобзиком… Соленья делал…

– Привез жене шубу из заграницы… Паук отложил яйца в ее ушах…

– Автомобильная катастрофа… Весь класс как один…

– Заживо сгорел при запуске ракеты…

– В брачную ночь отравились газом…

– Рак…

– Саркома…

– Смерть…

Инна завизжала и сорвала с себя наушники. Они полетели на асфальт, словно свившиеся гадюки с двумя капельками крови на динамиках.

Инна подняла полный ужаса взгляд.

Лавочка стояла возле подъездных дверей, преграждая путь.

И они, конечно, они были там: звенящие спицы, хлопающее опахало из каштановых листьев, шорох семечек. Глаза, которые срывают с тебя одежду, проникают под кожу извивающимися червями, смотрят, что у тебя там. И видят все.

Инна бросилась прочь, не задумываясь, теряя туфли, во тьму, назад, подальше от них, на последнюю электричку, успеть, успеть, успеть…

Старуха с кондором и старуха со спицами смотрели ей вслед, обвиняюще хмурясь.

А та, что сидела посредине, ее звали Мать Крыса, открыла беззубый рот, и из него потоком хлынули косточки. В основном мелкие, но были и крупнее: осколки ключиц, кусочки черепов. Кости падали в картонную коробку, отскакивали на асфальт со стуком. Наконец поток иссяк.

Старуха поднесла к лицу скрюченную руку и засунула пальцы себе в рот. Так глубоко, словно хотела пощупать желудок. Ее тощее гусиное горло вспухло, кисть полностью исчезла за впавшими губами. Отыскав что-то внутри, женщина вытащила руку. Нити слюны тянулись за ней, в пальцах была зажата крошечная белая косточка.

Две другие старухи уважительно молчали, ожидая.

Некоторое время Мать Крыса обнюхивала находку. Ее лицо, черное, как обгоревшая древесная кора, поднялось к ночному небу. Веки разлепились, и укутанные в бельма глаза посмотрели в пустоту.