Неадекват

Рассказываю про тропические леса и великую Амазонку.

Рассказываю про вымирающие виды животных.

Глобус, водруженный на горку надкушенных говешек в разноцветных обертках, сияет синевой океанов. Земля – красивая планета, если не учитывать тех, кем она населена. Командир, слева по курсу – синий!

Я бездонное майское небо, заполненное тысячными стаями грачей.

Я натянутая кожа мертвеца, задушенного рояльной струной.

Колюнечка не слушает. Но зона моей ответственности ограничена проведением уроков, а не концентрацией его внимания. Экзаменов не будет. Поэтому терпеливо продолжаю доклад, подготовленный вчера вечером. Мне плевать, какая часть лекции осядет в пухлощекой головке избалованного огрызка.

Рассказываю про меридианы. Рассказываю про Васко да Гаму и «Кон-Тики». Рассказываю про вымирающих амурских тигров. Рассказываю про стратосферу. С таким же успехом я мог бы поведать Колюнечке историю, позавчера услышанную от Чумы…

– Год назад, – скажу я щенку, мысленно представляя, как Себастиан раскрывает свой верный складной нож, – в одной деревушке, что под Тверью, дагестанец зарезал русского. Насмерть и жестоко.

Гитлер подойдет ко мне со спины, внимательно впитывая каждое слово.

– Может, русский был по зенки залит горькой, – продолжу я, глядя на Колюнечку, которому нет дела до официальной общеобразовательной программы, – но суть не в этом. Суть в натуре человеческой, а она иногда, старичок, исполняет такое… В общем, тема тогда актуальной была…

Доверительно, как Чумаков всем нам, – расскажу я мальчишке:

– Деревня сразу поднялась. Кавказцев бить начали, ларьки жечь. До пальбы дошло. Ввели, как нынче полагается, спецназ и усиленные отряды ментов. И вот тогда-то детдом и вспыхнул.

Страж дома нависнет над моим плечом, а глуповатый Колюнечка даже заинтересуется. Оторвется от игрушки и вперится в репетитора блескучими глазенками, наконец-то слушая по-настоящему.

– Старый детдом был. Ветхий и аварийный, – продолжу я, чувствуя шеей холод клинка, – из областного центра туда детей свозили, а денег на ремонт не давали. Вот и полыхнул. Да только не сам по себе. Мужик, предварительно замуровавший двери, находился там все время. Пока не рухнула кровля. Местный он был, диковатый, но тихий. Никто бы и подумать не мог… Некоторые говорят, во время пожара он себе болт полировал. Некоторые, что кайф по вене пускал. Были даже те, кто про игру на скрипке заикались, но это уж точно бред. В общем, прогорел детдом. И никто даже не дернулся – все были заняты подавлением волнений. А мужик этот, сорок двух ребятишек и семерых взрослых на тот свет отравив, отправился дальше по земле русской…

Я могу рассказать это. Но не стану.

Колюнечка играет с пультом. Мальчик совсем отвлекся от историй про ЮАР и колонизацию Исландии. Яростно накручивает джойстики. Язык высунут изо рта, тянется ниточка слюны, глазки горят. В просторную комнату с мелодичным жужжанием влетает игрушечный вертолетик. Мощная машинка, недешевая.

Рассказываю про Марианскую впадину.

Рассказываю про отмену рабства в США.

Вертолет кружит под потолком и медленно опускается ко мне.

Почти на голову, обдувая мягкими прохладными волнами. Протягиваю руку и беру радиоуправляемую модель, будто снимаю с магазинной полки. Глаза Колюнечки сразу тускнеют, он обиженно кривит губы. Покачав головой, я демонстративно и очень медленно открываю отсек для батареек. Чувствую запах свежего пластика, тут же улетучивающийся, жадно поглощаемый пространством Особняка…

– Не ломай, – вдруг говорит мне маленький «Мишлен», улыбаясь беззаботно и тепло. – Ты хороший, – добавляет он своим хрупким юным голоском, заставив вздрогнуть. – Ты будешь моим другом. И тогда я не дам тебя в обиду.

Мальчик улыбается.

Его губы красного цвета, и я сразу вспоминаю густую лошадиную кровь.

Еще раз смотрю в пустой отсек для батареек и медленно кладу игрушку на стол. Как очередное жертвоприношение голубому шарику, на котором нарисованы континенты.

Загляни в себя

С лежачей философией Пети я знакомлюсь еще через девять дней.

Проведенных, нужно признать, довольно недурно. Преподавать, даже прикованным за ногу невидимой цепью, не самое последнее занятие. Это лучше, чем рыхлить землю, жечь мусор или таскать доски.

Санжар и Чумаков строят новый сарай. Или огромную собачью будку. Или гараж для катера.

Не знаю, что они там строят, но уже неделю с южного двора доносятся стук молотков и визг ручной пилы. Мужчины возвращаются в подвал потными, усталыми и с сорванными на ладонях мозолями. На меня поглядывают неодобрительно.

Мне плевать.

Я рассказываю про лесные пожары в Сибири. Рассказываю про загрязнение озонового слоя. Про нефтяные пятна, убивающие китов, тоже рассказываю. С каждым днем Колюнечка слушает все внимательнее.

– Вы ему понравились, – сообщает как-то Жанна, надкусывая банан.

– Наконец-то у мальчика появился хороший учитель, – говорит как-то Алиса, улыбаясь, как самая счастливая мать на свете.

– Продолжай в том же духе, – как-то советует Константин, и я вижу клейкие полоски слюны, скрепляющие его губы подобием решетки средневекового замка.