Неадекват

Белизна в моем сознании сменяется багровым покрывалом, не позволив даже на секунду пропитаться надеждой. Словно во сне, я огибаю оставшиеся несколько коробок, в которых медленно подтаивают замороженные индюшачьи окорока. В которых нагревается дорогое вино, заказанное в лучших магазинах города. В котором набирают летний жар и с каждой секундой скукоживаются спелые заморские киви.

Иду к ассенизаторам медленно.

Будто надеюсь, что сейчас меня остановит гневный окрик Эдика.

Вот-вот, вот прямо сейчас…

– Мне нужна помощь, – говорю я, останавливаясь за спиной водителя.

– Чего? – тот вздрагивает, словно я подкрался к нему из таежных кустов, а не прошел пару десятков шагов по безлюдной улице. – Ох, бляха-муха, напугал… Чего ты, паря, там бормочешь?

– Помогите, – повторяю, еще не до конца осознав, что творю. Больше не слышу дыхания Особняка. Но знаю, что тот наблюдает даже сквозь высокие кирпичные стены. – Пожалуйста, заберите меня отсюда. Меня удерживают силой…

– Ух-ты, мать твою!

Водитель улыбается, будто услышал что-то забавное. Глубоко затягивается сигаретой, склоняя голову набок.

– Василич! Глянь сюда. Еще одного травокура принесло… Что ж вас в жару-то так накрывает, бедолаги?.. А может новое что вырастили? Отсыплешь на вечерок?

Коренастый морщинистый Василич перестает разматывать ребристый шланг. Недовольно выглядывает из-за цистерны. Хмурится, щурится, сплевывает в траву.

– Да ну тебя, Леха! Нашел, мать твою, забаву… Щелкни в тыкву разок, сразу полегчает…

И добавляет несколько матов, не обидных, просто для связки слов. Но водитель Леха смотрит на меня так, словно размышляет, а не щелкнуть ли действительно в тыкву. Отступаю на полшага, поднимая перед собой раскрытые ладони. Шепчу:

– Я не наркоман! То есть давно уже не наркоман… клянусь! Мне помощь нужна… понимаете?

Не знаю, что именно понимает из моего лепетания работник сферы ЖКХ, беззаботно дымящий самой вкусной в жизни сигаретой. Но вместо ответа или удара он вдруг свободной рукой вынимает из кармана штанов простенький дешевый смартфон. Поднимает на уровень лица и привычным скольжением пальца включает камеру.

– Вот ржака будет, когда парням на участке покажу… – Наводит объектив на меня. Зажимает сигарету зубами и прихватывает аппарат обеими ладонями, чтобы не прыгала картинка. – Ну-ка, болезный, что за херню ты ща нес? Повторишь?

– Вы не понимаете… – говорю, задыхаясь от бессилья.

Когда в прочитанных книгах или просмотренных фильмах главные герои вдруг начинают бессовестно тупить, я испытываю откровенную злость. Сейчас, впервые за четверть года добравшись до тех, кто может помочь, я не способен связать и двух слов…

Проклиная себя за непослушный язык, мотаю головой. Согнутым пальцем указываю на телефон. Мычу:

– Полицию вызывайте…

И тут же кривлюсь от беспомощности собственной просьбы.

Леха хохочет. Василич остервенело тащит рифленый хобот к люку, наблюдает хмуро и неодобрительно. Где-то за краем машины третий член бригады звонко громыхает крышкой канализационного люка. Наконец отваливает чугунный кругляш в крапиву и одуванчики.

Добавляю, больше не надеясь на чудо:

– Мы же все в опасности…

И тут она приходит.

Серая, как пепельная февральская поземка. Гибкая и длинная, как южноамериканская змея, невесть как попавшая в наши широты. Колкая, как стрекотание швейной машинки. Опасность по имени Себастиан.

Он не пробегает мимо меня. Он будто протекает, похожий на пыльный вихрь. Оказывается за спиной Лехи еще до того, как тот что-то заметил. Нависает над плечом. Словно тоже хочет полюбопытствовать, что такого забавного водила собрался записывать на телефон. И когда тот все же ощущает чье-то присутствие за спиной, кладет ладонь на его кадык.

Я знаю, что сейчас произойдет.

Но все равно не готов и едва не срываюсь на обидный детский плач.

Леха успевает открыть рот, чтобы выругаться. Но выругаться уже не успевает.

Пальцы Гитлера смыкаются на его трахее, одним рывком выхватывая огромный кусок плоти. Водитель ассенизаторской цистерны хрипит, охает. Его голова безжизненно запрокидывается. Телефон выскальзывает из рук, за ним падает последняя выкуренная сигарета…

Как при замедленной съемке, прямо в меня летят крупные и сочные кровавые кляксы. Но не долетают. Потому что Себастиан вдруг открывает рот, делая громкий, судорожный глоток. И все красное, бесформенное и жидкое, что мокрым облаком висело в воздухе и было готово вот-вот раскрасить мою одежду алыми потеками, вдруг меняет направление. Управляемой струей всасывается в глотку голубоглазого демона, как в промышленный пылесос. Исчезает.

Кажется, я издаю стон и едва не падаю на спину.

Затравленно осматриваю себя, не запятнанного ни единой каплей крови. Смотрю на траву и пыль под ногами, тоже не залитые ничем. А Себастиан бережно, как уснувшего ребенка, опускает Леху вниз. Прислоняет к переднему колесу «ГАЗа» и пыльным смерчем перетекает за край цистерны.