Неаполитанская кошка

Москва вечерняя, летняя, подсвеченная электричеством и закатной оранжевостью, была так красива, что я спросила себя, почему я так редко совершаю прогулки, почему так редко вообще бываю здесь.

Сижу в своей деревне, словно меня кто арестовал. И сколько еще должно пройти времени, чтобы я начала находить вокруг себя все то прекрасное, что замечала, когда еще был жив Алекс.

Алик жил один в большой холостяцкой квартире. Его дом был удачно расположен в одном из тихих переулков, выходящих прямо на Тверскую.

Имя Алик ему очень подходило.

Он был невысоким, хрупким, похожим на повзрослевшего мальчика. Так выглядят вундеркинды. Большие карие глаза, шапка кудрей, и, если бы не синь гладко выбритых щек, он действительно в свой полтинник выглядел бы подростком.

После смерти Алекса мы виделись редко.

Нам словно было больно видеть друг друга, и эти встречи наверняка лишь усилили бы боль потери. Но время от времени Алик сам звонил мне, спрашивал, как я, не надо ли мне чего, приглашал поужинать с ним в Москву, и, когда мы встречались, наши ужины напоминали тихие поминки по близкому человеку.

На этот раз мы договорились встретиться у него дома.

Алик сообщил по телефону, что прямо сейчас будет заваривать чай, я же, выехав из дома, по дороге купила пирожные (любимые Аликом эклеры).

Да, мы редко с ним виделись, но я почему-то всегда знала, что если мне нужно будет получить дельный совет или просто понадобится поддержка, то я всегда смогу к нему обратиться. Ведь Алик был самым близким другом моего мужа и знал его много лет, а это означало, что и мысли его могли быть созвучны мыслям Алекса.

Конечно, это было заблуждением, но как приятно иногда заблудиться в собственных мыслях и предположениях, если это могло принести облегчение.

Паркет в большой комнате, той самой, где они годами встречались, чтобы поиграть в преферанс, а заодно и поспорить, подискутировать на свои интеллектуальные темы, был выщерблен.

Конечно, таким людям, настоящим ученым, одержимым своими идеями, не до паркета. И не до занавесок, которые за долгие годы из белых превращаются почти в коричневые.

У Алика никогда не было жены, те же девушки, которые время от времени ночевали у него, не брали на себя труд хоть как-то помочь ему по хозяйству.

Алекс рассказывал даже, как собственными глазами видел, как одна поэтесса, находясь у него в гостях и сидя на подлокотнике его кресла, стряхивала пепел своей сигареты прямо на пол, туда же выливала и остатки заварки из стакана…

— Хочешь, я помогу тебе с ремонтом, мебелью, занавесками? — спросила я, выкладывая покрытые густой шоколадной глазурью эклеры из пластиковой коробки на блюдо.

Стол был уже накрыт, Алику оставалось только разложить салфетки.

Он был рад моему приходу, глаза его блестели, он улыбался.

Старинный пыльный абажур над нашими головами придавал всему, что стояло на столе, теплый розовый оттенок. У меня просто руки чесались снять уже этот абажур и выбросить, заменить его на более современный и стильный светильник.

— Ты не представляешь себе, как я рад твоему звонку и приходу! — Алик смотрел на меня восторженным, радостным взглядом. — Надеюсь, ты пришла просто так, у тебя ничего не случилось?

— Гольдман сделал предложение, хотел подарить мне кольцо, но я отказалась.

— Снова?

— Но теперь он разведен. Алик, как ты думаешь, зачем я ему?

— А ты уже и не веришь в любовь?

— Но Миша не способен на это чувство. У него вообще нет чувств. Разве что ощущения самца… Уж извини. Никак не могу от него избавиться. Ты знаешь, все эти годы он постоянно звонит мне, приезжает, привозит деньги, продукты, лекарства…

— Думаешь, вину свою заглаживает? Ты по-прежнему подозреваешь его в убийстве Алекса?

— Да я уже и не знаю… Просто он ведет себя неестественно. Он никогда не был ни моим другом, ни другом Алекса…

— А я предполагал, что между вами что-то было… ну, до Алекса…

— Никогда и ничего. Это тебе Алекс сказал?

— Что ты, он о тебе вообще никогда и ничего не рассказывал, — с грустью произнес Алик.

Встреча грозила перейти в поминки. По щекам моим потекли слезы. Это происходило всегда, когда я словно видела Алекса перед собой.

Образы, рождающиеся в моем сознании, были подчас такими явственными, яркими, что казались реальными!

— Он дал мне на раздумье месяц, это я про Гольдмана. Ты можешь мне пообещать, что если он от меня не отстанет, то ты сам с ним поговоришь, а?

— Поговорю. Хотя, с такими грубыми мужиками трудно оставаться вежливым, ты разрешаешь мне материться?

— Разрешаю. Алик, скажи, кто мне присылает деньги?

— Ты уже спрашивала меня об этом. Не знаю, но предполагаю, что это те люди, которые делают миллионы на разработках Алекса. И это явно не в России. Думаю, эти аппараты производят в Германии.

— Алекс не доверял даже тебе?