Неавторизованная автобиография

Вернемся в Мельбурн, в 2006 год. Я был рад увидеть, что старый хакерский дух еще теплится. Наша группа обитала в доме 177 на Грэттен-стрит, рядом с оживленной дорогой, и наши математические развлечения и ночные занятия, я уверен, очень способствовали всеобъемлющему хаосу в нашем хозяйстве. Спеша все проработать, я малевал алгебраические формулы и диаграммы сперва на доске, потом на стенах, на окнах, на столах и вообще на любой плоской поверхности. Иногда шум машин с улицы совсем не давал сконцентрироваться. Тогда мы, действуя в старом стиле, взломали городскую систему регулирования дорожного движения и установили на светофорах постоянный зеленый свет. На время, хотя и ненадолго, машины перестали газовать перед нашим окном.

Примерно в это время я стал задумываться о своем родном отце. Я не видел его, когда был ребенком. Своего приемного отца я вспоминал как заботливого родителя и всегда был предан ему. Звал я его папой. О моем настоящем отце мы особенно не говорили, ни злого слова, ни доброго; полагаю, мать просто вела себя тактично по отношению к Бретту. Мы ничего не знали друг о друге, и в то время это было нормально для Австралии: не стоило отравлять жизнь новой семье регулярными и, возможно, досадными напоминаниями о прошлом. Мое детство по большей части было лишено какого-либо давления, и об отце я думал нечасто.

Но в возрасте полового созревания с мальчиками что-то происходит: чувствуешь внезапный прилив самосознания и, хочется надеяться, интеллекта. Ты неожиданно принимаешь мир и отвергаешь некоторые его стороны. Вскоре я сам стал отцом, и образование мне давали книги. Они имели для меня особое значение — Достоевский, Кёстлер, Кафка. Полагаю, в то время я еще не мог осознать, что источник моего интереса к ним вовсе нельзя назвать неисповедимым. Потребовались годы, чтобы понять: все дело в моем отце. Тогда идея найти его представлялась мне лишней эмоциональной нагрузкой, но все же я чувствовал какое-то незримое воздействие. После окончания университета я пришел к выводу, что своей личностью во многом обязан этой невидимой персоне, которая, возможно, в чем-то помогла мне.

Мы обменялись несколькими письмами, поболтали по телефону. А потом я отправился в Сидней на встречу с ним. Ощущение было странное. Мой отец, его подруга и сын приехали в аэропорт встретить меня. Я взял с собой велосипед, и отец решил проехаться на нем до их дома в Ньютауне, пока мы добирались туда на машине. Подруга отца, кинопродюсер, была явно без ума от него; мне она показалась интересной и явно незаурядной женщиной. Мой отец в тридцатипятилетнем возрасте решил переучиться на актера. Не знаю, открыло ли это ему глаза на что-то новое или, наоборот, закрыло, но в любом случае приезд в тот дом и встреча с ними произвели на меня сильное впечатление. Еще там со мной произошел довольно любопытный случай. Вечером я бродил по дому, изучая содержимое книжных шкафов. И чем дольше я это делал, тем больше злился: там стояли, полка за полкой, те же самые книги, что покупал и читал я. Внезапно меня осенило: ведь мне пришлось начинать с нуля, с самой нижней ступеньки, я выковывал себя сам, проходя через множество испытаний и злоключений, но если бы я знал отца все это время, то мог бы просто брать книги с этих полок.

Может быть, чувство досады было слишком обостренным из-за работы, которой я тогда занимался; из-за моих исследований причинно-следственных отношений; из-за попыток найти научную основу для понимания связи между частным человеком и властью. Так или иначе, ощущение я испытал сильное. Я был словно наэлектризован. Именно в те минуты до меня дошло, что между нами есть генетическая связь, касавшаяся и склада ума, и черт характера. Наверное, я многое упустил, не имея возможности соотносить себя с ним и учиться у него. Во время того визита меня потрясло чувство, что я слишком много делал сам. Возможно, тесно общаясь с отцом, я сформировался бы гораздо быстрее. Проблема была не в любви, а во взаимопонимании. Он обладал особенной, явно культивированной добротой, заставлявшей тепло относиться к нему; говорить с ним было легко, хотя иногда он вел себя замкнуто. Нам по-прежнему просто общаться благодаря мгновенному пониманию, будто мы с ним всегда находимся на одной волне. Рядом со мной никогда не было наставника, и по зрелом размышлении я пришел к выводу, что это всегда создавало для меня проблему. Мне приходилось самому конструировать себя и доставляло особую радость быть наставником для других. Странное дело. Всегда приходится играть роль сильного человека.