Неавторизованная автобиография

Иногда я представлял себе, что слышу на улице чириканье какой-нибудь тропической птицы с Магнитного острова. Или на секунду мне могло привидеться, что по столу и по полу бегают сахарные муравьи. Шли дни и недели, и стало необычно тепло, а я все бился над системой публикации материалов на WikiLeaks. Хотя я уже накопил изрядный запас документов, мы тут же начали собирать новые материалы, и многие из них нам высылали с условием, что я их непременно опубликую. Поэтому я расставлял приоритеты по новым документам, параллельно занимаясь окончательной настройкой системы: я разбирался, как люди могут писать друг другу электронные письма или, допустим, как кенийцы могут вступать в защищенную переписку. Иногда мне казалось, будто я создал филиал ЦРУ, а не WikiLeaks. Как и любое новое предприятие, сайт должен был расти органически; при этом мы не были нормальной компанией, имеющей финансирование и бизнес-модель, мы не были способны жить за счет рекламы или вливаний венчурного капитала. Я постоянно искал волонтеров и устраивал онлайн-совещания. Раз или два случались совсем смешные вещи (хотя тогда мне было не до смеха): я оказывался на этих совещаниях один. Все это граничило с шизофренией, когда я садился, подключался к Интернету, принимал на себя роль и председателя, и секретаря заседания, поднимал один вопрос за другим из повестки дня и призывал голосовать. Безумие. Но я чувствовал, что надо продолжать, что проект вполне реален, но без моих усилий шансов у него нет. Руководствуясь тем же духом самоподдержки, я иногда решал, что определенная часть работы — скажем, написание важного пресс-релиза — требует ношения подобающей одежды, соответствующей серьезности момента. Представьте: сижу я небритый в душной, тесной парижской квартире и печатаю, зато на мне подходящий для случая пиджак. Да, знаю, знаю.

Дэниел Мэтьюз оставался в нашем совете столько, сколько мог, однако в отсутствие какого-либо поощрения он тоже начал выдыхаться. Дэниел переехал в Стэнфорд, заканчивал там диссертацию и преподавал. И это было объяснимо, хотя мы и получали массу позитивных отзывов от наших сторонников. Репутация WikiLeaks в народных глазах росла за счет тяжелой работы добровольцев, и они наверняка спрашивали себя (и до сих пор спрашивают), что же будет в итоге. Тогда у меня не было ответа. Я лишь твердо намеревался продолжать и надеялся, что другие тоже найдут глубокие источники мотивации в самой работе. Несколько раз приходилось совсем трудно. Помню, как в 2007 году на нас упал просто бесчеловечный объем работы и мы все находились в жутком напряжении. Я съездил в Африку и вернулся в Париж с новыми контактами, но вдруг почувствовал себя нехорошо. Вскоре у меня сильно поднялась температура и начался жар. Как вы, наверное, поняли, я из числа умников — это один из тех пороков, которые зачастую можно превратить в добродетели. Конечно, за свою жизнь я прочел несколько учебников по медицине и поэтому очень скептически относился к врачам. Жар был ужасный, но я уверил себя, что за несколько дней температура пройдет сама по себе. Десять дней я потел и страдал, но лучше мне не стало.

Это оказалась малярия. Если вы попадете во французскую больницу, то, наверное, поймете, почему в этой стране возникали революции и почему потребность в них сохранится навеки. Даже короткое посещение этого заведения объясняет, почему Флобер так ненавидел буржуазию и почему радикалы 1960х хотели сжечь дотла Сорбонну. И ничем особенно хорошим для меня это не кончилось. Медсестра, которой меня препоручили, устроила настоящую дедовщину. Она попыталась вколоть мне в руку парацетамол. Я сказал, что у меня ничего не болит и укол мне не нужен. Она ответила, что его колют всем пациентам, каково бы ни было их состояние. Я сказал категорическое «нет». Она попробовала воткнуть в меня иголку ночью. Я взбрыкнул, она предприняла еще одну попытку. Я вырвал у нее шприц и сказал, что, если она будет продолжать в том же духе, я уйду из больницы. Знаю, знаю, что вы сейчас скажете: да что же ты за человек такой, что даже с медсестрой воюешь? Но говорю вам, эти сестры просто фашисты. В оправдание скажу: я валялся с высокой температурой, так что голова не совсем соображала. А старик, лежавший со мной в одной палате, подбадривал меня, утверждая, что медсестры все время третируют больных. Ему понравилось мое сопротивление. Они не могли справиться с моим отказом принимать парацетамол. А раз я от него отказался, то потом, когда у меня начались уже желудочные колики, они не стали звать врача. Вся система устроена так, чтобы люди, имеющие иное представление о том, как надо себя вести, были наказаны.