Неавторизованная автобиография

Есть замечательная книга, которая, безусловно, когда писалась, была детищем автора, но теперь, столь нужная, она стала достоянием всего мира, а самое главное — привлекла внимание, завоевала уважение и пробудила воображение кенийского народа. Книга обрела собственную жизнь, отдельную от своего создателя. Приблизительно так я все представлял. Но со временем я все-таки услышал доводы мисс Ронг и, переведя это недоразумение на деньги, понял, о чем идет речь: наша публикация могла повредить продажам книги на Западе. Тогда я направил ее нашему другу в Кении Мвалиму Мати, много сделавшему для нас, который вызвался купить у нее права на распространение книги в Кении в бумажной и электронной форме. Автор свысока отнеслась к нашему предложению. Собственно, на этом все и закончилось. Мы, пытаясь искоренить зло в Кении, нашли нужный сдерживающий фактор, а наши оппоненты, умные образованные люди, обвинили нас в неуважении к демократии, ибо мы нарушили закон об авторском праве. Я был озадачен, хотя, думаю, этот очередной урок еще раз напомнил мне, насколько все запутанно в ангажированной политике и как трудно соответствовать своим политическим убеждениям. Да, у всех свои приоритеты, и было бы ошибкой думать, что люди, критически относящиеся к властям, сами оставались неуязвимы для критики. Не примите за оскорбление, но леваки всегда были несколько провинциальны в своих взглядах, а я ошибочно полагал, что проблемы, которые мы все вместе решаем, слишком серьезны для проявления личных амбиций. Однако предугадать реакцию людей невозможно: что для одного жизненно важный вопрос, для другого — пустяк. Очевидно, в глазах общественности мы уже успели стать отщепенцами, наступающими всем на пятки. Конечно, можно было бы отнестись к тревогам образованных людей более деликатно, однако то дело, которое мы освещали, казалось мне слишком актуальным, чтобы придерживаться светских условностей и профессиональных тонкостей. Каюсь в своей ошибке, которую вижу исключительно в собственном заблуждении, будто мисс Ронг останется довольна, что ее книгу так высоко ценят. Возможно, я повел себя как фанатик. Так бывает, когда ставки слишком высоки, а ситуация практически безвыходная.

Нужно было учиться искусству невосприимчивости и обороны. На нас обрушился с критикой еще один человек, которым мы восхищались и которого я изначально надеялся привлечь в наш консультативный совет, — борец за транспарентность и глава проекта «Правительственная секретность», эксперт Федерации американских ученых Стивен Афтергуд. Нам казалось, мы сможем стать спокойными поборниками интересов народа в деле борьбы с коррупцией. Но зачастую с обвинениями в наш адрес выступали люди, на чьи советы, поддержку, одобрение или хотя бы терпимость мы хотели бы надеяться. Афтергуд раскритиковал наши публикации за темы, которые мы выбираем, считая, что некоторые из них не заслуживают внимания или просто не стоят такого тщательного разбора. Интересно, что он имел в виду? Церковь сайентологии или инструкцию американской армии по управляемым бомбам? А какие-то наши публикации он и вовсе назвал безответственными.

Я никогда не собирался вести себя ответственно в том смысле слова, в каком его понимает Афтергуд. Мы не принадлежим к какой-либо партии или к какому-либо государству; наша компетенция не ограничивается пределами отдельного государства или корпорации, и мы не потворствуем никаким группировкам. В отличие от слишком многих СМИ мы не имеем готовых суждений по каждому вопросу. Мы готовы зажечь свет в любом темном уголке. У Афтергуда ошибочное представление об ответственности, хотя он сам может и не отдавать себе в этом отчета. Имелось в виду следующее: некоторые тайны необходимо держать в секрете лишь потому, что некие могущественные и заинтересованные лица так хотят, — а мы, естественно, должны принимать все на веру. Но Афтергуд слишком хорошо знает своекорыстную природу современных государственных чиновников; и неужели он думает, будто мы когда-нибудь сможем поверить им на слово. Ему самому тоже не стоит этого делать. Действительно, наша организация заняла жесткую и до нас не существовавшую позицию. Вторгнуться в чью-то частную жизнь, как выразился тогда Афтергуд, для меня не было страшным проступком, если вероятные преступления людей, чью частную жизнь мы потревожили, велики и тщательно скрываемы. Афтергуду не нравилось многое из того, что было противно нам, но он не решался проявить волю и выпотрошить все их секреты. Он был слишком робок. И, подобно многим людям, его, наверное, ужасала сама мысль, что наши методы борьбы бросают тень на его весьма осторожный образ действий.