Небеса

Возможно, сила обаяния депутата была такой мощной, что, общаясь с ним, нельзя было чувствовать себя отдельной, независимой системой. Казалось, невидимые лианы тянутся от Зубова к собеседнику, захватывая и подавляя плоть. Он заражал собой всех попадавших в его поле, и даже Вера, поговорившая с ним десять минут, становилась совсем другой Верой.

Что же говорить обо мне?

Он читал, хмурясь и быстро листая страницы, в кабинете было тихо, и я слышала, как за окном кричат строители. Кофе я выпила одним глотком и смотрела, как отвердевает на дне коричневая жесткая масса. Вдруг депутат подпрыгнул и ухватил плоскую телефонную трубку, висевшую на стене и мерцающую светофорными огоньками. Звонка я не слышала, но депутат сказал: "Алло!"

Теперь он хмурился сильнее, чем от книги, но сказал собеседнику протяжно: "Жаль, что он оказался настолько жадным, а впрочем, я давно разочаровался в людях. Твоя новость укрепила мою мизантропию. Чи сара!"

Трубка вновь повисла на стене, депутат же проворно вскочил с дивана и словно бы впервые увидел меня. Книжка полетела обратно на пол.

"Ну что, дорогая, понравилась тебе моя контора? Пойдем, провожу тебя".

Поравнявшись с невостребованным диваном, я скосила глаза к стопке книг - там было много новомодной дряни, а сверху лежал толстенный том Данте.

Пока я ждала, обездвиженная страхом и любовью, депутат читал "Божественную комедию", хмурясь на одних страницах и светлея от других.

ГЛАВА 17. "ЗОВУ Я СМЕРТЬ..."

О выздоровлении следовало забыть: болезнь моя лишь выжидала. Смерть часто приходит в семьи с младенцами, предлагает освободить место для нового человека, претендующего на фамилию. Теперь, когда у нас появился Петрушка, я думала, что костлявый палец ткнет в меня.

Было жутко думать о любой смерти - годилось даже раздавленное тельце кошки, несколько дней валявшееся у входа в Сашенькин подъезд: ощеренная пасть, лапа, выпростанная в последнем ударе, метила прямо в лицо, и позвоночником, как лестницей, взбегал горячий ужас. В кооперативном магазине, куда охотники и первые из фермеров сдавали свои трофеи, мне попалась на глаза освежеванная тушка кролика, разложенная под стеклом витрины. Мертвое тельце было устрашающе худеньким и напоминало игрушечного динозавра. Свежевали кролика с некоторой затейливостью - на лапках намеренно оставлены меховые носочки, призванные вызвать умиление покупательниц, что грохотали по залу гигантскими металлическими корзинами, похожими на маркитантские фуры.

...Я жаловалась на кошку и кролика Зубову, но депутат никогда не верил, что я вправду боюсь смерти: "Ты мало знаешь о смерти, дорогая. Познакомься с ней поближе - она тебе понравится".

Я звонила и Артему - в конце концов, загробный мир это как раз по его части.

Артем сказал, хватит уже бегать вокруг забора, если рядом - открытые ворота. Креститься надо, в срочном порядке.

Какого еще ответа можно было ждать от попа?

...Тем вечером Сашенька с мамой собрались на особо важную сходку в "Космее": нам с Алешей велено было их не ждать, мероприятие долгое, может протянуться до утра. Впрочем, самого Алеши тоже не было дома.

Я выкупала Петрушку, навела ему кашу, и он уснул с бутылочкой в руках. "Можно я залезу в Интернет?" - спросила у Сашеньки.

"Да на здоровье".

"Знаешь, Сашенька, я поняла, почему Глаша не может прочувствовать "Космею"", - неожиданно сказала мама. Она пудрилась перед зеркалом, будто отправлялась на концерт известных артистов.

В последние месяцы мама вела себя так, словно настоящей Глаши больше не было, а в ее теле поселилась самозванка: "Марианна Степановна предупреждала, что у тебя совершенно невозможная энергетика! Ты сосешь из нас жизнь, из нас обеих!" Сашенька начинала заступаться за меня - но получалось это у нее довольно-таки вяло.

Мадам Бугрова в рекордно короткие сроки сумела внушить маме, что ее младшая дочь - "сгусток отрицательного смысла". Я просила маму растолковать, что это означает, но она только отмахнулась: без "путеводной звезды" тут было не разобраться. В любом случае, мне не хотелось быть сгустком, это звучало оскорбительно.

Марианну Степановну можно было понять: ее наверняка разобидела моя статья в "Вестнике". К Сашеньке она питала нежность. Природа этой нежности была мне малопонятна, но мадам доказывала сестре, что у нее "особенный космический талант" и "прямая связь со звездами". Однажды Бугрова сказала: "Сашенька, ты королева, привыкай сидеть на троне". И мама, увлеченная "Космеей", как не увлекалась в своей жизни ничем и никем, гордилась Сашенькой пуще прежнего. Она и раньше выделяла сестру, теперь же перевес между нами ощущался физически, мама ни дня не пропускала, чтобы не упомянуть о моем духовном арьергарде - Сашенькины достижения сверкали на его фоне, как бриллианты на черной тряпочке.

Каждый месяц сестра брала Петрушку с собой в "Космею". Мне это было не по душе, но Сашенька в таких случаях резко отставляла любезный тон и шипела, как обожженная вода: "Это мой ребенок, забыла?"