Небеса

Из окна хорошо виднелись машина Лапочкина и сам Алеша: он целовал Сашеньку в висок так долго и протяжно, словно хотел высосать мозг. Потом они уехали, подняв невысокую снежную пыль, а я потащилась в свою палату. По настоянию Лапочкина это был тот самый полулюкс, но даже раковина и туалет не спасали: пропитанная казенным духом комната смотрелась жутко и уныло. Я сразу возненавидела синтетическую штору в аляповатых цветках, облезлое бра у изголовья пружинной койки, вытертую тумбочку с безвольно повисшей на одной петле дверцей. Заляпанная неопознанной дрянью батарея жарила изо всех сил, так что ее можно было приспособить к разогреву пищи: вот только есть мне нисколечко не хотелось, а хотелось сбежать отсюда первым же автобусом…

Я курила в туалете — прокаленном, едко пахнущем хлоркой, курила, сидя на перевернутом ведре. Рядом шарашилась усатая бабка-техничка, почти с головой запакованная в серый халат.

— Больная называется! Сидит, курит! Давай отседова, на улице кури!

— Холодно там, бабушка, — отвечала я и тыкала для иллюстративности в морозную вуаль, накрепко схватившую окно.

— Ведро отдай. — Усики, похожие на колонковые кисточки для рисования, нервно подрагивали, и я встала с нагретого ведерка.

В дневное время клиника вымирала — больные прятались в палатах, как в норах, или принимали лечение. Только к девяти часам под громкие позывные телесериала главный холл наполнялся живыми людьми. Усевшись рядами, пациенты жадно следили за вымученными страданиями американских артистов, а я разглядывала пациентов, спрятавшись за псевдокоринфской колонной. На психов они не тянули: люди как люди, в халатах и спортивных костюмах, с вязаньем и кроссвордами…

Сериал смотреть было скучно, и я снова уходила в туалет: сигаретная пачка приятно тянула карман джинсов. Техничка спрятала ведро в шкафчик, но я быстро нашла его — так же легко в детстве мне удавалось найти спрятанные родителями конфеты. Укурившись до отравленного состояния, я смотрела в темное окно, где блестел тонко срезанный месяц, и потом плелась в свой жуткий полулюкс. Приходил сон, но был он тяжелым и мутным, как похмелье: мне казалось, что от подушки пахнет мокрой резиной, а может, я просто плакала во сне.

Столовая находилась в отдельном корпусе, и слово «находилась» точно описывает процесс: в ежеутренних поисках завтрака я всякий раз плутала вокруг одинаковых корпусов и всякий раз заново находила столовую, собирая ботинками снег. Зима пришла в «Рощу», как вероломный захватчик, и заняла землю, не унижаясь до ультиматумов: мело не хуже, чем в феврале. Мерзли печальные сосны, под ними спали ко всему привычные собаки, и вороны гнусно каркали на ветру.

Как все пациенты «Рощи», я приходила на завтрак с личной ложкой в руке — здесь отсутствовали любые столовые приборы. Не ровен час, кто-нибудь проткнет вилкой соседа. Или подрежет ножом свою родную вену. Тонкий кусочек хлеба, оплывшее масло, бугристая каша в заклейменной тарелке и чай, который рафинированная Эмма непременно назвала бы писей сиротки Хаси: завтрак вопиюще соответствовал больничным стандартам, но я не привередничала — ела, стараясь не смотреть, как это делают окружающие.

Пациенты «Рощи» быстро перестали казаться мне обычными людьми. Я замечала странные улыбки, сжатые кулачки, блуждающие взгляды… Многие промахивались ложкой мимо рта или роняли пищу на одежду, испачканная ткань разглядывалась внимательно и удивленно. Одна женщина вдруг закричала громко и жалобно, как ребенок, при этом она показывала пальцем себе в чай. Никого этот крик не напугал и даже не потревожил; я думала, в столовую, будто в фильме, ворвутся санитары и поволокут несчастную на инсулиновую капельницу, но нет — она успокоилась самостоятельно и через минуту пила тот самый чай без всяких жестов и криков.

Я вспоминала полубезумного братца из Питера — вот он идеально вписался бы в тутошнюю компанию! А я, почти нормальный человек, что я здесь делаю?..

И приходила покорно в спортивный зал, где в тени шведских лестниц на черных матах, пропахших пылью, пациенты переживали трансперсональный опыт. Так выражалась Соня Сергеевна, моя желтоглазая наставница. Во время тренингов она демократично переодевалась в спортивный костюм «Рибок», и все остальные здесь тоже были одеты как для соревнований по бегу на короткую дистанцию.

— У нас сегодня новый участник, — торжественно сказала Соня Сергеевна, держа меня за руку. Ладонь у нее была холодная и влажная, как брынза. — Представляю вам Аглаю, и давайте повторим наш обряд знакомства.