С точки зрения стороннего наблюдателя, на лице господина, все еще усатого, ничего не поменялось – каштановая растительность все так же топорщилась в обе стороны, как кошкин хвост после двух банок валерьянки. Но усатый господин, скажем честно, был большой педант – поэтому замечал появление даже одного лишнего волоска на своем лице, как дракон из старых сказок замечает пропажу хотя бы одной монеты из сокровищницы. А потому, пригладив идеально выбритый подбородок, клиент сказал:
– Ого.
Вышло не особо содержательно, но цирюльник все равно кивнул. На его лице с ярко выраженными скулами и челюстями, которыми не то что орехи, а алмазы можно было колоть, появилась улыбка.
– Честно, я от вас такого не ожидал, – принялся усатый господин. – Простите, но ваши руки…
– Руки делают, – парировал Алексис.
– А глаза боятся? – хмыкнул господин.
– Нет. Боялись бы – не делали.
Усач уже было открыл рот, ожидая другого ответа – но благоразумно промолчал, как-то растерявшись. Вместо этого, гость перевел тему – как часто делают в таких ситуациях, чтобы не показаться подловленным или глупым, хотя все и так уже все поняли.
– Вы слышали, что они привозят в город с последних раскопок? Привозят к нам?
– Я еще не читал свежих газет. Сами в курсе, был слегка занят…
– О! Тогда это будет моим вам бонусом к оплате, – ухмыльнулся господин. – Они нашли там что-то, что перевернет наше представление о мистериях и богах старого Египта!
– Опять, что ли? – цирюльник вытер бритву полотенцем.
– Не опять, а снова! – развел руками усатый господин. Алексис поморщился – он никогда не понимал смысла этой фразы. – По крайней мере, это все, что, пишут газетчики. А вы знаете,
– Так же как вы – говорить, – подумал крупногабаритный цирюльник и улыбнулся. Вслух же он сказал: – Конечно, это же их работа.
Потом они оба, почти одновременно, посмотрели в распахнутое окно – видимо, их привлек ворвавшийся внутрь медовый запах сирени, который колокольным звоном напевал о том, что на улице вовсю разыгралась весна, даря жизни новые краски. Хотя, вернее сказать,
За окном, вдалеке, за чередой ажурных тонких домов, дымом возносящихся кверху и блестевших в мерцании серебра; домов с цветным стеклами, сияющим жидкими оттенками, над всем возвышались два огромных искрящихся купола собора Вечного Осириса из изумрудного стекла, как два оазиса нависающие над городом.
– Прошу прощения, – вдруг проговорил усач, отвлекая цирюльника от видов города. – У вас не будет крема?
– Простите? – не сразу сообразил Алексис.
– Крема, – повторил господин, когда цирюльник повернулся к нему лицом. – По-моему, у меня на щеке небольшой порез.
Ерундовая царапина – да даже не царапина, а просто пшик – и вправду осталась на щеке гостя. На ней проступила капелька крови – малюсенькая, меньше и представить сложно. На свою голову, Оссмий эту капельку крови увидел.
И свалился в обморок.
Потому что Алексис Оссмий не переносил вида крови.
***
Алистер много спал.
Но сон был для него не полной наслаждения прихотью, а инструментом изучения, как микроскоп в руках ученого и сера на столе алхимика.
В глубокой дреме он всегда видел сны. Так и должно было случиться, ведь иначе ничего бы не вышло, все застлала бы черная безжизненная пелена временного, но небытия.
***
Когда среди раскаленных песков Египта впервые начались раскопки, никто и подумать не мог, как тряхнет мир – его может быть и вовсе не тряхнуло бы, если бы Жан-Франсуа Шампольон, отец египтологии, не откопал больше, чем следовало. Хотя, странно говорить, что ему что-то сделать
Но из-под песков извлекли столько
Но Шампольон с коллегами не сдавался. Они долго и упорно пытались расшифровать письмена, а когда наконец нашли ключ к разгадке и перевели иероглифы, то поняли, что только что изменили мир.
Из гробниц извлекли своды правил, заклинаний, постулатов и текстов, которые доказали миру, давно ушедшему от магии к паровым технологиям – Египетские мистерии и вправду работали. Все эти обереги, взывания, ритуалы – все это взаправду, и теперь инструкции по применению попали в свободный доступ. Но, что важнее всего…