Небеса ликуют

Содомит проповедовал, сжимая в пухлой ручонке медное распятие. Вторая рука, сжатая в кулак, раз за разом рассекала воздух, тыча в безмолвные черные окна.

— Ведомо ли вам, свет истины отвергшим, что Собор Флорентийский схизму вашу, яко траву сорную, искоренил и чад Церкви Константинопольской к истинной вере направил? Равно как собор Брестский во времена недавние сие подтвердил и путь к спасению вашему проторил!..

Так-так! Брат Азиний, кажется, решил, принять обет миссионерства.

Лошади скучали возле высокой черной маслины. Сьер Гарсиласио с независимым видом разглядывал вершины близких гор, славный дю Бартас, явно не зная, что делать, топтался посреди дороги.

Проводник спрятался.

Я оглянулся и понял почему.

К сожалению, ослиный рев услыхали. И не только безразличные ко всему скалы.

Татары!

Четверо всадников на низкорослых лохматых конях. Огромные, закрывающие лица малахаи, темные халаты, подбитые лисьим мехом, красные сафьяновые сапожки. Кривые сабли, луки в сагайдаках…

Они стояли чуть в стороне, безмолвные, недвижные, словно высеченные из камня.

Слушали.

К счастью, попик вещал на скверной латыни, едва ли понятной этим гуннам. Но слишком уж громко!

— А посему молю вас, братья! Повторяйте за мной Символ Веры, на Феррарском Соборе заново утвержденный! Повторяйте, и да спадет с вас короста заблуждений ложных!..

Я начал быстро спускаться, надеясь успеть. Первым делом — кулаком по шее, затем заткнуть орущий рот феской…

— И осенит благодать, от престола Святого Петра исходящая…

Не успел! Недвижный камень дрогнул. Малахаи переглянулись.

— Понтико!

Странное слово хлестнуло, словно плеть. Ударили в камень копыта.

— Эй-эй! — запоздало вскричал дю Бартас. — Это наш поп!

— Стойте! Стойте! — вторил ему сьер еретик. Поздно!

Поп был уже не наш. Свистнул аркан. Один из всадников резко дернул рукой…

— Ай-а-а-а-я-я!

Бросок был точен — петля упала сверху, захлестнула, потащила вниз, прямо на острые камни.

Я оказался на дороге как раз, чтобы успеть увидеть уходящих рысью всадников и жалкого червя, волочившегося за ними на веревке.

Червь извивался.

* * *

— Вы должны ему помочь! Вы обязаны! Я покосился на сьера римского доктора без всякой симпатии.

— Вы отвечаете за него!

Хотелось спросить, что делал он сам, пока ополоумевший дурак расточал цветы своего красноречия, но ругаться не хотелось.

— А может, и без попа обойдемся? — задумчиво проговорил дю Бартас. — Хотя… Жалко! Говорят, эти басурмане сажают всех христиан на кол!

Кажется, шевалье перечитал мессера Боплана.

Я поглядел на пустую дорогу. В нескольких милях отсюда, за облепившим крутые склоны лесом, Бахчисарай. Значит, недоумка следует искать именно там, в столице Малой Татарии, именуемой также Крымом.

Еще и эта забота! Будто бы иных мало!

— Хорошо. Найдите проводника.

После Истанбула Бахчисарай казался истинным сараем.

Единственная узкая улица — и глухие заборы, над которыми темнели острые скаты черепичных крыш. Толстые иглы облупившихся минаретов, голубые, потемневшие от времени и дождей купола, грязные арыки, откуда несло сыростью и вонью…

Где ты, «Тысяча и одна ночь»?

Солнце было в зените, а до заката предстояло много дел. Так много, что я решил слегка побеспокоить сьера римского доктора. На постоялом дворе, куда мы направлялись, наверняка найдется кто-нибудь, говорящий по-итальянски.

Вот пусть и расскажет сьеру Гарсиласио, где искать речку Каллапку!

* * *

— Гость — дар Аллаха, Адам-эфенди! Прошу, отведайте кофе!

Ибрагим-ага, местный кадий, сносно изъяснялся по-гречески. Кофе нам подали в маленьких чашечках размером с наперсток. Пить было неудобно, сидеть — тоже. В небольшой обвешанной яркими коврами комнатке не оказалось ни стула, ни скамьи. Пришлось поджимать ноги и устраиваться на корточках, подражая хозяину.

— Был ли легок ваш путь, уважаемый Адам-эфенди? Поистине Аллах, великий и милосердный, явил вам великую милость, переправив через столь неспокойный ныне Понт! Недаром море это все чаще называют Черным, ибо темны его волны и глубока пучина.

Даром Аллаха и Адамом-эфенди я стал всего за один дукат, врученный привратнику. Но внимательный и чуть насмешливый взгляд городского судьи предвещал куда более крупные траты.

— Надеюсь, вам понравился наш Кырым? Вот уж поистине земля, благословенная Аллахом! И не только красотой гор и долин славен он, но и порядком, о котором столь печется Ислам-Гирей, наш Пресветлый хан, да продлит Аллах его дни! Поистине даже девственница с золотым кувшином на голове может без всякой опаски пройти от Кафы до Ор-капе!

Я кивал, прихлебывая черный горький напиток и мысленно сочувствуя упомянутой девственнице. Тащить на голове золотой кувшин пару сотен миль! Да поможет ей Аллах!

— Посему и стоит стража на дорогах, взыскуя порядка. Ибо многие лихие люди тщатся нарушить благоденствие, вкушаемое подданными Пресветлого!

Разговор медленно, истинно по-восточному сворачивал в нужную колею, ведущую прямиком к сидящему в городском зиндане брату Азинию.