Читаем Небеса наоборот полностью

– Ой, – Олег выпустил знакомую из объятий. – Прости, не рассчитал.

– Ничего страшного.

– Погоди, – сказал Олег. – Но мы же с тобой мертвецы. Как мы можем чувствовать боль?

– Не знаю. Как-то можем.

– Тебя это не смущает?

– Нет. Да потому что это всё не важно, Олег Витальевич. Факт один: нас выбросило из Жизни. Мы умерли. Всё остальное – лишь соответствующие новому Миру декорации.

Он нахмурился:

– Семечко, я понять не могу, а ты чего такая спокойная? Умерла – и давай умничать.

– А вы предлагаете волосы на голове рвать? Пришить её обратно всё равно не получится. Главные ужасы остались позади.

– Уверена?

– Верю. Расслабьтесь, я больше не ваша сотрудница, а вы больше не капитан воздушного судна. Маски сброшены. Пойдёмте попрощаемся с вашим телом и будем покойны.

Непринуждённый тон девчонки откровенно начинал раздражать.

– Ого, – сказала Ева, посмотрев на «капитана».

– Что – «ого»? – переспросил Олег.

– А вы, оказывается, такой некрасивый, когда сердитесь. Хотя никто не красив, когда сердится.

– И откуда ты только взялась такая на мою голову, а?

Ева гордо приосанилась:

– Московский авиационный институт! Красный диплом. Пойдёмте скорее, а то вы и меня поколотите, как того дядьку египтянина.

– Египтянина?.. Постой. – Олег задержал девушку за руку. – А как же я в таком случае понимал их речь? Я не знаю арабского.

– У мёртвых, как я полагаю, не бывает национальности. Поспешим, а то ваше тело увезут и платочком не помашут. Скорей!

Олег в очередной раз одёрнул блондинку за руку:

– Я не хочу.

Пауза.

– Не поняла.

– Я сказал, я не хочу с собой прощаться.

– Но… почему? Уверена, это поможет. Мне помогло: я, когда своё тело увидела без головы, поняла, что это точно конец. А так оставалась ненужная надежда.

– Ты слышишь меня? Я сказал, не хочу себя видеть. Точка.

Ева попробовала всё же потянуть за собой Кротова:

– Вам необходимо освободить себя, Олег Витальевич…

– Нет! Отстань! Ясно сказал: не хочу. Не хочу себя видеть!

«Укротитель» отошёл от девушки и присел с другой стороны высокого дерева. Нахмурился, как расстроенный ребёнок, скрестил руки на груди.

– Как пожелаете, дело ваше, – пожала плечами спутница. – Мне просто казалось…

– Семечко, давай немного помолчим. Надоело. Я объявляю минуту молчания.

Она не стала спорить.

…Мимо пробежали очередные гружёные носилки. Какая-то мерцающая старушка бежала следом.

? ? ?

– Ванечка, просыпайся! Ваня, вставай! Ваня! Ты меня слышишь?.. О боже… – она бежала за носилками, на которых лежал её покалеченный Ванечка. – Куда ж вы его тащите, ироды? Ванечка, вставай! Ваня!

– Надежда Петровна, заканчивай истерику. Я тут.

Она подпрыгнула на месте выше обычного. Остановилась.

– Где тут, Ванечка?.. Вон же ты, на носилках лежишь… весь израненный. Бедный мой… а-а-а…

И слёзы брызнули из глаз, и подкосились ноги.

– Успокойся, Надя, не реви, я под кустом лежу. Помоги лучше подняться.

– Под каким кустом, Ваня? – завертела головой. – Под этим?.. Сейчас, сейчас, дорогой мой, сейчас помогу.

Не обманул профессор математики супругу, действительно под кустом оказался. Побитый, поцарапанный, пиджак без рукавов. Выпрямился, подхваченный под локоток верной спутницей Надеждой Петровной, покачал головой и произнёс многозначительно:

– Вот уж не думал, матрёшка моя, что нас с тобой такой конец ожидает. Я когда в молодости мечтал с тобой в один день умереть, мне иная картина представлялась. Съездил Ваня за границу. Как кто-то умный сказал: «Сбылась мечта идиота». Это он про меня, Надя, сказал.

И старички, как ни пытались, не смогли удержаться от смеха. Но сделали они это, конечно, неслышно, глубоко внутри, чтобы не задеть чувств присутствующих скорбящих.

– Это мы, Ваня, с тобой умерли, что ли?.. – спросила Надежда Петровна, положив голову на плечо супругу.

– Да, Надя, мы умерли. Так это и происходит.

Какое-то время молча стояли обнявшись. Мимо пробегали люди, кричали, спешили, а они стояли обнявшись.

– Смотри, Ваня, вон нашего соседа понесли. Я его по розовой рубашке узнала.

– Точно, он. Как его звали, напомни.

– Вэрико. Фамилию не помню, какой-то «беридзе».

– Точно, Вэрико Тузберидзе. Отчаянный грузин. В Египет к родной сестре летел. Не долетел, получается.

Надежда Петровна заохала:

– У московского грузина в Египте сестра родная… ничего себе.

– Покойся с Миром, Вэрико, – сказал серьёзно Иван Максимович, провожая взглядом носилки.

Ещё немного постояли.

– А это… ой, смотри, Ваня! Это же певец Леон Сомов!.. Подожди, или это не он?.. Получается, Сомов летел с нами в одном самолёте, что ли?.. Вот это да! Мне бы Валентине Дмитриевне об этом рассказать!.. И как это я не заметила его?.. Или это всё-таки не он?.. Подожди. Скорее всего, не он, ошиблась.

– Скорее всего, ошиблась, – погладил профессор жену по голове.

– Точно, ошиблась. Не он.

Ещё постояли, потом ноги устали, присели.

– А за границей тебе, Ванечка, так и не удалось побывать. Жалко, – с лёгким вздохом произнесла Надежда Петровна и прижалась к мужу ещё сильнее.

– Да, не удалось побывать. Видимо, не суждено.

– Видимо, не суждено, да, – покивала, подумала. – И мне, видимо, не суждено.

Иван Максимович удивился:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза