Небеса рассудили иначе

– Кому надо за чужие грехи подставляться, – хмыкнула Агатка. – Если только очень близкому человеку, для которого великий писатель Смолин – смысл жизни. Ты его дражайшую половину видела, как она в плане стрельбы и прочего?

– Спятила? – ахнула я и задумалась. – Черт ее знает. Смолин для нее солнце русской литературы – это точно. Тетка средней комплекции, Венеру задушили, предварительно огрев тяжелым по голове. Когда человек без сознания, придушить его и старушка – божий одуванчик способна.

– Ладно, все это не нашего ума дело. Пусть менты голову ломают.

– Очень им надо, – возразила я, а сестрица заупрямилась.

– Сейчас главное – поставить под сомнение причастность к убийству Турова. Пора его на волю выпускать. Засиделся. Я к следователю, отвезу диктофон…

– Что врать будешь?

– Придумаю что-нибудь по дороге. А ты топай домой, коль свалилась такая удача.

– Спасибочки, хозяйка.

– Спасибочки на хлеб не намажешь, – усмехнулась она, и я отправилась восвояси, очень хорошо понимая причину внезапной Агаткиной доброты.

Теперь ясно: Стас не имеет отношения к убийству Лешки. А учитывая, что в последние дни Димку как раз его гибель и интересовала, логично предположить, что и в Ломакина стрелял все тот же неизвестный злодей. И все обвинения со Стаса теперь сняты. Может, сестрица так не думает, но для меня в этом сомнения нет. И я вприпрыжку поскакала к Стасу, представляя, как он вернется домой, где его будет ждать роскошный ужин при свечах и я в новом платье.

По дороге позвонила Берсеньеву и рассказала о диктофоне, однако обсуждать с ним открывшиеся в связи с этим перспективы у меня не было ни времени, ни желания.

Когда я вошла в подъезд, консьерж поднялся со своего места и, испытывая неловкость, произнес:

– Добрый день. Станислав Игоревич просил передать, что уехал в командировку. Ваши вещи он вам отправил…

– Мои вещи? – не поняла я.

– Он так велел передать.

Тут до меня, наконец, дошло: Стас не хочет, чтобы я появлялась в его квартире, и предупредил консьержа. Потому тот и отводит глаза, прекрасно понимая, что мне дают от ворот поворот. Ключ от квартиры у меня есть, и пройти я, наверное, смогу. Не будет же он меня силой удерживать? Вот только зачем ставить человека в неловкое положение.

– Извините, – пробормотала я, спешно покидая подъезд.

Стасу я, конечно, позвонила, но его мобильный был по-прежнему выключен. Я устроилась на скамейке неподалеку, отсюда был отлично виден въезд в ворота. Избежать разговора со мной Стасу не удастся, домой он рано или поздно вернется. Я сидела нахохлившись, а когда становилось совсем холодно, вскакивала, делала несколько шагов, смешно подпрыгивая, чтобы немного согреться. Стемнело, температура падала, а потом и вовсе пошел снег.

– Откуда он только взялся, – бормотала я, кутаясь в шарф.

Снег в разгаре весны. Я с тоской поглядывала на кафе, что было неподалеку. Очень хотелось согреться и выпить чаю. Но из окна кафе дом Стаса не увидишь. Я еще раз заглянула к консьержу, он отводил взгляд и отрицательно качал головой. Стас мог попросить его об одолжении, и тот попросту врал, но почему-то я подумала: мужчина не стал бы этого делать. Может, из-за неловкости, которую испытывал, глядя, как я обиваю чужой порог. Мне были глубоко безразличны и его, и моя неловкость. Важно было одно: увидеть Стаса, поговорить с ним, не дать разрушить то, что у нас еще оставалось.

Около полуночи, когда я потихоньку превращалась в сугроб, консьерж вышел на улицу и позвал:

– Девушка, идите сюда. Вы же замерзнете.

Я представила, как мы будем сидеть напротив друг друга, в давящей тишине… или еще хуже: он сочтет своим долгом что-то говорить, и мне придется отвечать…

– Спасибо! – крикнула я, помахала ему рукой и пошла к своему дому.

Сегодня Стас сюда не вернется, хотя бы потому, что мог предположить: я буду ждать его здесь. Мое упрямство не раз доставляло ему неудобства. Я попыталась представить, где он, что делает? Снял номер в гостинице? Отправился к одной из подружек, которыми успел обзавестись за то время, что мы жили врозь… вариантов множество, но мое воображение упрямо рисовало одну и ту же картину: Стас стоит в темноте и смотрит за окно, где идет снег…

Часа два я лежала в горячей ванне. Наверное, только это и спасло от простуды. Легла я под утро и проспала до десяти. Просыпаться не хотелось, тем более не хотелось вставать с постели, двигаться… Я смотрела на ярко-красное платье, небрежно брошенное на спинку кресла. Значит, вчера Стас заезжал сюда. Наверное, я бы так и осталась лежать в постели, но по опыту уже знала: будет только хуже. Стас вернется, мы все обсудим, и он простит меня, не сможет не простить. И если я еще хоть раз посмею усомниться в нем… в общем, этого больше не будет.