Я собралась рассыпаться в благодарностях, но он уже отключился. Выйдя на ближайшей остановке, я почти сразу поймала такси и через двадцать минут резвой рысью неслась по коридору в направлении кабинета Олега Викторовича. Через минуту выяснилось, что сам он отсутствовал, но любезная до приторности секретарша проводила меня в крохотную комнату, где не было ничего, кроме стола, стула и стеллажа, абсолютно пустого. Окна, кстати, тоже не было. Я задумалась над предназначением данной комнаты и только собралась задать вопрос, как секретарша сказала:
– Надеюсь, вам здесь будет удобно. Документы я сейчас принесу.
Она удалилась, а я устроилась за столом и от безделья принялась насвистывать. Очень скоро на столе передо мной уже лежала папка с бумагами, а также появились чашка чая и конфеты в вазочке.
– Когда закончите, позвоните мне, пожалуйста, – сказала женщина, оставляя листок с номером своего мобильного.
Я не спеша выпила чай, а потом с некоторым трепетом развязала тесемки на папке.
Бумаги я изучила внимательно, мельком взглянула на фотографию двух трупов и невольно поежилась. Мысль о том, что вернувшийся бог весть откуда Чадов убил собственного ребенка, показалась совершенно дикой. Несмотря на все старания следователей, они не особо продвинулись в своей работе. Если и были в доме улики, то их уничтожил пожар. Соседи в ту ночь ничего подозрительного не видели и не слышали, чужих в деревне не было. Отпечаток резинового сапога неподалеку от дома, вот, собственно, и все. Возможный мотив жуткого убийства тоже вызывал сомнения: жена Чадова жила здесь только летом, ничего ценного в доме просто не было. За несколько дней до убийства возле деревни встали табором цыгане. Дом выглядел куда богаче других, возможно, он тем самым и привлек их внимание. Цыган отыскали через неделю в соседней области и допросили, но хоть подозрение с них окончательно не сняли, однако предъявить им было нечего.
Вечером, накануне убийства, жена Чадова с сыном должна была уехать домой. Но в последний момент передумала. Соседке сказала, что у мальчика температура. К ней она пришла часов в десять, попросила молока. Складывалось впечатление, что убийца о ее намерениях покинуть дачу знал и застать кого-то в доме не ожидал. Мелкий жулик влез в дом с надеждой поживиться стареньким телевизором и прочей ерундой, столкнулся с хозяйкой и с перепугу убил ее? А потом отступать было некуда, и когда на шум появился мальчишка, пришлось и с ним разделаться. Однако если допустить, что на даче были спрятаны драгоценности, украденные в квартире Венеры, то шел за ними вовсе не случайный воришка, а человек, близкий к Чадову. Логично предположить: тот самый приятель, который участвовал в ограблении квартиры. Но почему он сразу не забрал все золото? Чадов успел спрятать свою долю? В таком случае убийца действовал наудачу, толком не зная, где искать. Самая логичная версия – Чадов спрятал украденное, выждал время, а потом за ним вернулся. Но зачем ему было семью убивать? Вполне мог со своей бывшей договориться. Заморочить голову, а затем сбежать. Допустим, было это не так просто, но убить собственного ребенка…
Я закрыла папку и позвонила секретарю.
Вернувшись в свою квартиру, я устроилась в кухне, сняв лишь пальто и бросив его тут же, на табурет, стоявший рядом. И уткнулась в планшет, решив еще раз просмотреть документы. И вновь возникало чувство, что я не вижу очевидного. Некая догадка, которая вроде бы была на поверхности, но упорно в руки не давалась. Я переслала Берсеньеву по электронной почте все материалы, а потом ему позвонила. Он был дома и, вероятно, мучился от безделья, потому что говорил со мной охотно и обстоятельно.
– Думаешь, исчезновение Софьи как раз и связано с этим убийством?
– Ага.
– Тогда, следуя логике, ее в живых тоже нет. Давай завтра еще раз прокатимся на то место, где они в последний раз были с Туровым.
– Зачем? – удивилась я.
– Будем труп искать, – серьезно ответил Берсеньев, но я все равно решила, что издевается, однако согласилась.
– Давай. Документы посмотришь?
– Посмотрю. Можем заняться этим вместе. Приезжай ко мне.
– Некогда, – буркнула я, самой себе удивляясь, никаких дел у меня точно не было, и обычно на приглашения я всегда откликалась, потому что в его обществе нуждалась и подозревала, что он нуждается в моем… Как-то Берсеньев насмешливо заявил: мы с ним родственные души, неприкаянные субъекты с разбитыми сердцами. Вот уж не знаю, сколько в этом иронии, а сколько правды.
– Да? – вроде бы удивился он, услышав мой ответ. – А по виду не скажешь.
– Ты не можешь меня видеть.
– Вряд ли за последние два часа что-то изменилось. Или изменилось? – насторожился он.
– Нет, – весьма неохотно ответила я. – Обещала Агатке выполнить кое-какую работу.
– Ну-ну, – хмыкнул он и отключился.