Небеса в огне (СИ)

Действительно, почему бы и нет. Гениальные засранцы тоже должны появляться на свет естественным путем, и что с того, что в этом зале все знают о дне, когда это произошло, кроме одной непроходимой дуры?

Неизвестно почему, но чувствовала я себя именно так.

Особенно когда зал взорвался аплодисментами и ревом, под который Гроу снова поднялся на сцену.

— Это было неожиданно, — перехватив микрофон у Лиры, произнес он, и зал снова затих.

Неожиданно — не то слово. Зато теперь я поняла, о чем шептались коллеги перед входом.

— Спасибо. Драконически приятно, что меня ценят коллеги, которые каждый день видят мою обратную сторону.

— Ты сейчас об этом? — Лира щелкнула пультом, и очередная архивная фотка (улов папарацци) представила Гроу в толстовке с принтом, где красовался выразительно оттопыренный средний палец.

— И об этом тоже, — последние слова снова встретили смехом. — Но главное, что все, что у меня получается, получается в первую очередь благодаря вам.

Он смотрел в зал, и его взгляд горел безо всякого огня.

— Все, что мы делаем, мы делаем вместе. Все, что мы создаем, мы создаем вместе. И я тоже рад работать со всеми вами и с каждым из вас. Каждый, кто находится в этом зале, выкладывается на все сто. Спасибо, что вы со мной! Спасибо, что пришли!

Миг тишины, воцарившийся после его слов, взорвался такой бурей оваций, что все предыдущие по сравнению с ним казались хлопаньем младшеклассников на школьном спектакле. И когда мне казалось, что круче засады быть не может, на сцену поднялась Сибрилла. Впрочем, поднялась — это слабо сказано, она туда вспорхнула, сверкая и переливаясь чешуей своего платья.

— Джерман, задержись, пожалуйста, — негромко произнесла она. — У меня тоже есть для тебя подарок.

Надо было развернуться и уйти прямо сейчас, свалить из этого клуба, невзирая на лица, контракты и прочие прелести, но я осталась. Чешуя его знает, почему: наверное, чтобы убедиться, что я могу смотреть на Гроу с Сибриллой без желания кого-нибудь треснуть клатчем или за волосы стащить со сцены. Хотя можно и за шлейф, голова иногда издает интересные звуки, когда бьется о поверхности (это я еще в школе проверила, на примере одного набла, из-за которого чуть не усыпили Марра).

Как бы там ни было, я стояла и смотрела на то, как Сибрилла перехватывает из его рук микрофон, и как музыка снова затихает, чтобы плеснуть в зал новой, совершенно незнакомой мелодией.

Звезды падают в небо,

Я стою на краю,

И, раскинув над пропастью руки, как крылья

Для тебя я сейчас

Эту песню пою

В память нашей любви,

В память дней, когда мы с тобой счастливы были.

Голос у Сибриллы действительно был мощный: ударяя в музыку, он взлетал над залом ледяными плетьми, чтобы обрушиться вниз россыпью снежной крошки. Учитывая, что голографический снег падал на них с Гроу, выходило очень символично.

Искры снега и льда

Рвутся пламенем вверх,

И его удержать я контролем не в силах.

В моем сердце всегда

Твой огонь и твой смех,

И то чувство, что даже во льдах не остыло.

По-хорошему, Сибрилле стоило смотреть в зал, но смотрела она исключительно на гениального засранца, из-за чего создавалось ощущение, что перед нами разыгрывается мини-спектакль, а может, и не спектакль вовсе. Особенно когда эта ледяная швабра наконец-то перестала «топорщить крылья» и шагнула к Гроу почти вплотную. Я сцепила руки за спиной, чувствуя, как внутри снова разгорается пламя.

Звезды падают в небо,

Рассыпаясь сияньем,

От которого мир станет ярким, как вспышка…

И тогда я кричу,

Позабыв про дыханье:

Возвращайся ко мне, мой несносный мальчишка!

Застывшие в зале люди не сводили глаз со сцены. Голос Сибриллы действительно ничем не уступал голосу моей сестры. Нет, он был совершенно другим: более низким, более резким, но от этого не менее сильным, зовущим, заставляющим тянуться к нему, за ним, все глубже падая в песню и в разгорающийся над залом холодный огонь.

Только лед все сильней,

Пламя стынет во мне,

Я согреться давно в нем уже не пытаюсь.

Мое сердце в огне,

Что снегов холодней,

И я искрами злыми колючими вниз осыпаюсь.

Мир раскололся на части под силой плеснувшего в зал голоса, подхваченного музыкой, и осыпался вниз под яростной мощью ледяного пламени, от которого у меня потемнело перед глазами. Это было несравнимо ни с чем: хотелось не то смеяться, не то плакать, не то рухнуть в обжигающий холод, штормовой волной накрывающий зал.

Берега разных стран