— Приказ, Джерман, — он выделил слово «приказ». — За подписью председателя Совета директоров. Если у тебя есть какие-то проблемы, то лучше говори об этом сейчас, у меня уже есть по меньшей мере четыре адекватные кандидатуры на твое место, и все они горят желанием работать. Работать по-настоящему, а не устраивать съемочный балаган, в том числе горят желанием найти решение проблемы в Лархарре.
У Гроу дернулась бровь, он сунул в руки Гайера планшет с такой силой, что того качнуло назад.
— Придешь ко мне с назначением нового режиссера — тогда и поговорим, Рон, — хмыкнул он.
— Приду, Джерман. Рано или поздно приду, — удивительно мягко для такого хрустящего куска дерьма заметил Гайер. — И ты прекрасно понимаешь, что сколь бы крутыми ни были твои картины, с этой ты налажал столько, что при желании тебя можно снять прямо завтра. Начиная с нее…
Он кивнул на меня.
— И заканчивая тем, что простаивает оплата павильона и массовки в Лархарре. Поэтому, и только из расположения к твоим ранним заслугам, когда ты еще был относительно адекватен… — Тонкие губы тронуло подобие улыбки. — Я не заставлю тебя переснимать танец на скале, в котором по мнению эсстерда Хайндстрема нарушены все возможные техники, и по которому любой смыслящий в танцах кинокритик перечислит все косяки, не стесняясь в выражениях. Поэтому давай не будем усугублять…
Он потянулся было рукой к плечу Гроу, но тут же отдернул ее. Видимо, память о хрусте собственных костей еще была свежа.
— Сразу оговорюсь, эсстерд Хайндстрем подчиняется напрямую мне, поэтому уволить его ты не можешь. Работай, Джерман. Просто работай, и возможно, у нас с тобой еще получится поладить.
— Это вряд ли.
— Ты сам это сказал.
Небрежным жестом вручив левому секьюрити планшет, Гайер развернулся и направился к выходу, шкафы направились за ним. Я попыталась перехватить взгляд Гроу, но мне его не досталось, зато досталось гафферу, который что-то намудрил с освещением.
Хореограф кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, но ему это не удалось.
— Что застыли? — неестественно спокойно поинтересовался Гроу.
Так неестественно, что по залу прокатилась морозная волна.
— Один-один в пользу Гайера, — шепнул ассистент звукозаписи, когда я шла мимо.
— Угу, — негромко подтвердило его начальство, читай звукооператор. И добавило: — Мы все умрем.
Никто не умер: по крайней мере, на съемках. Не сказать даже, что Гроу был особенно злой, ну или это мы подсуетились, потому что пример гаффера был весьма показательным. Член, то есть хореограф (за глаза теперь все называли его именно так), с высоты своего положения осознал, что делать ему сегодня здесь нечего, и слинял. Что касается меня, то я вспомнила, где его видела раньше — в записях соревнований и показательных выступлений по фигурной пластике. Он сворачивался в такие крендельки, которые у любого человека с костями вызывают закономерный вопрос.
КАК?!
Впрочем, сейчас этот вопрос меня волновал меньше всего. На первом месте были цветы, которые обнаружились в гримерной в вазе и на которые Гелла смотрела так, что сразу становилось понятно, почему она с утра была не в настроении. На втором — отсутствие Ленарда на съемках и с ног на голову перевернутый график. Парень должен был приехать после обеда, но не приехал, и вместо сцены с Сарром мы снимали очередной разговор Даармархского и Теарин. Сибриллия тоже не появлялась, но если по поводу нее я не переживала (даже если она случайно провалилась в канализацию и сейчас не может оттуда выбраться), то по поводу Ленарда — очень даже.
Рихт не знал, куда тот подевался, остальные в съемочной группе тоже, поэтому освободившись и оказавшись в машине, я первым делом набрала его, чтобы узнать, как дела.
— Танни? — казалось, он очень сильно удивился.
— Нет, это инопланетянин, который завладел ее телом, — ответила я. — И ты теперь знаешь мой секрет, поэтому придется тебя убить.
— Кончай прикалываться, — донеслось из трубки сквозь смешок. — Ты чего?
— Хотела узнать, как дела, — заметила я. — Или это для тебя слишком?
— Да нет, — голос его, на самом деле, был невеселым. — Вообще-то я посрался с предками.
— Из-за чего?
— Из-за съемок. Завалил пару тестов, и началось.
Я вздохнула. По старой памяти, Леона тоже несколько расстраивалась, когда я приносила плохие оценки, но в основном все наши ругачки сводились не к оценкам, а к моему самовыражению и мировосприятию. Что, в общем-то (сейчас я это понимаю), было совсем не лишено смысла, потому что временами я вела себя как последняя засранка.
— Сказали, что если это повторится, это последнее кино, в котором я снимаюсь, ну и вообще… разозлились.
— Они не на тебя злятся, а на себя.
— За что? — поинтересовался Ленард.
— За то, что подписали контракт, хотя ты еще учишься. Поспорить могу, им в школе не приходилось переключаться между двумя реальностями.
Он фыркнул.
— Учитывая, что отец — стоматолог, а мать финансист, вряд ли они верят в существование других реальностей. Странно, что они мне вообще разрешили сниматься.