Раздевшись в теплом достаточно просторном предбаннике и захватив с собой шайки, новоприбывшие быстро перешли в следующее, заполненное паром, помывочное отделение. Народу здесь было немного — местные знали, что на завтра намечен уход сразу трех больших геологических партий, собравшихся в поселке, и что перед уходом геологи обязательно, по давно заведенной традиции, пойдут ополоснуться. Поэтому, чтобы не создавать излишнюю толкучку, никто из местных сегодня в баню не шел, и тот из геологов, кто любил парилку, сегодня отрывался по полной. Но к вечеру здесь осталось лишь несколько особых любителей острых парильных ощущений, да к ним присоединилась пришедшая последней четверка.
Вскоре молодежь, а следом за ними и старшие, оказалась в парном отделении. Сухой жар сразу же ожег лица, с непривычки стало нечем дышать.
— Да вы ложитесь на полки, которые пониже, здесь не надо геройствовать, — раздался немного хрипловатый, но доброжелательный голос человека, лежавшего на самой верхней полке, в немыслимо адской жаре.
Лицо у него было приветливое и самое обыкновенное, ничем не примечательное, обрамленное белыми, как свежевыпавший снег, коротко остриженными волосами, но глаза — исключительно живые, быстрые, редкой васильковой синевы. Тело сильное, жилистое, поджарое, выше пояса загорелое до черноты. Роста он был немного выше среднего.
— В бане все равны, — продолжал он, — и начальники, и подчиненные. Все с голенькими пупками, не отличишь.
— Тебе бы, Никодимыч, все насмехаться, — добродушно проворчал один из вошедших, — и когда же угомонишься-то?
— А никогда! Баня — единственное место, где можно отхлестать начальника, и он еще и будет доволен, — подмигнув молодежи, засмеялся Никодимыч, — а кличут меня Федором Никодимовичем, можно просто — Никодимыч. Мы здесь, в поселке, всех зовем просто, по отчеству. А вы, видимо, стажеры в нашей партии? А что городские, у вас на лбу аршинными буквами написано… Как вас величать? А по батюшке? Ну, будем знакомы! Не тушуйтесь, ребята! Хотя, чтобы тебя звали по отчеству, все-таки заслужить надо. А то дадут какую-нибудь кличку, часто и обидную, и будут обзывать так за глаза, а то и в глаза. И никуда не денешься. У меня ведь тоже кличка есть. Если услышите — иди к пану, то это значит, ко мне. Это меня так прозвали — паном, мол, все у него всегда есть, как у пана. Что поселок, что деревня — одно и то же, как ни назови. А деревня — она деревня и есть. Народ простой, незамысловатый…
Это относилось уже к молодежи. И точно, скоро молодежь наравне со старшими и с самим Никодимычем полностью влилась в банный процесс. Хлестала друг друга и своего начальника вениками, смеялась, и ощущение было таким, словно все знают друг друга уже много времени…
…Довольные и умиротворенные, все сидели и отходили от банного жара в предбаннике.
— Никодимыч, а почему у вас пальцев на ногах нет? — вдруг спросил один из стажеров.
И только теперь все присутствующие обратили внимание на то, что, действительно, на одной ноге у того напрочь отсутствовали два пальца и фаланга третьего, а на другой — тоже два пальца.
— Так, памятка об одном случае, — отмахнулся Никодимыч рукой, стыдливо задвигая босые ноги глубже под скамейку.
— Расскажите!
— Как-нибудь потом, ребятки, — посерьезнел Никодимыч, — уже времени много, а завтра рано вставать. Хотя и собрано, вроде бы, все, однако лишний раз не помешало бы проверить.
Никодимыч быстро собрался и ушел. Следом за ним потянулись к выходу и другие геологи. Вскоре в предбаннике остались только стажеры и тот, кого назвали Петровичем, начальник их геологической партии.