Небесная тропа

ЭРик ощупал бетон. От когтей остались заметные щербины. Цепляясь за них пальцами, ЭРик стал подниматься наверх. Бетонное жерло опять принялось корчиться, пытаясь сбросить ЭРика вниз, но он, обдирая ногти, впивался в глубокие выбоины, и сила его пальцев пересиливала заговоренный бетон. Левая рука быстро слабела. Пальцы были липкими от крови, и то и дело соскальзывали. Круг света над головой и морда Плевка становились все ближе. Хватит сил или нет? Наконец пес ухватил его за шиворот и потянул из люка. ЭРик выбрался наверх и лег животом на нагретый солнцем асфальт.

Плевок харкнул и выплюнул непрожеванный кусок мяса.

— Приложи на место, — гавкнул он, — а то кровью истечешь.

— А я думал… — пробормотал ЭРик.

— Очередную глупость, — подсказал Плевок.

ЭРик приложил вырванный кусок плоти к ране. Руку стало пребольно щипать, будто он облил кровавую ямину йодом.

«А книгу-то я оставил внизу!» — вспомнил ЭРик.

Теперь он пожалел о пропаже — удивительный все-таки этот томик в сафьяновом переплете. Прижмешься к нему — и явится помощь, капнешь кровью и найдешь ответ на любой вопрос. А уж крови за свою жизнь ЭРик пролил достаточно. Вот сейчас бы, пока она течет из раны, брызнуть на страницу и позвать Танчо… Увидеть ее, убедиться, что жива. Нет, пожалуй, Танчо вызывать не стоит — не рекомендуется встречаться с девушкой, которой хочешь понравиться, когда от тебя разит потом и дерьмом, а весь ты в грязи и крови. В таком виде можно явиться только к маме. Мамочка и умоет, и переоденет, и накормит, чем Бог послал единственного сыночка, кровиночку.

А с Танчо он увидится завтра.

ЭРик ощупал плечо. Мышцы срослись так, что не осталось и следа, ну разве что еще одна тонкая, белая полоска шрама на теле. Лишь пятна еще не засохшей крови напоминали о страшной ране.

— Учти, в последний раз тебе помогаю, — предупредил Плевок. — Дальше пойдешь один.

— А с тобой что будет? Человеком станешь?

Пес расхохотался. Оказывается, собаки умеют смеяться не хуже людей.

— Нет уж, уволь! Я же счастлив! Петь меня больше не тянет. Это чертово призвание — оно, как проклятие, от него не избавиться, как не выпрыгнуть из собственной шкуры. А теперь шкура у меня другая. И я свободен! Свободен от необходимости искать у кого-то одобрения! Мечтать, чтобы меня выслушали, заметили… К черту! Псу под хвост! — И весело повиливая хвостом, Плевок удалился.

— Жрать захочешь — заходи в гости! — крикнул ЭРик ему в след. Специально баранью косточку буду держать в холодильнике.

— Приду! — донеслось в ответ.

ЭРик глянул на небо. Монорельс светился синим на фоне прозрачного, но уже утратившего свет неба.

Старик в женском пальто с меховым воротником по-прежнему сидел в подворотне на пластмассовом ящике.

— Закурить есть? — спросил он дребезжащим голосом.

ЭРик сунул руку в карман. Там сохранилась початая пачка — та самая, которую он прихватил с собой, уходя от Танчо. По трем мирам-миражам провез он ее и притащил обратно. Даже за время сидения в канализационном люке не отсырела. Сразу видно — волшебная, потому как возлюбленной подарок.

ЭРик не жадный — он поделился с нищим.

— Ты видишь его? — ЭРик указал на монорельс.

Поля фетровой шляпы качнулись. Тусклый светящийся глаз уставился в небо.

— Какой-то дурак расчиркал небеса фломастером, — буркнул старик и ловким, почти неуловимым жестом выхватил из рук юноши пачку сигарет.

ЭРик усмехнулся беззлобно и зашагал к остановке трамвая. Обычного, земного. Он торопился. Его ждала мама. И он был счастлив.

«Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон», —

вспомнил он строки из стихотворения, которое читала ему когда-то в детстве мама.