Небесная тропа

Он понимал, что в этом «ненавижу» залог его неуспеха, но ничего не мог с собою поделать.

Он взял микрофон.

– Я спою вам новую песню… музыка моя, но слова не мои… Но если бы мог, я бы так написал, ибо чувствую… – Слова падали в пустоту. Он запел:

Я, что мог быть лучшей из поэм,
Звонкой скрипкой или розой белою,
В этой жизни сделался ничем,
Вот живу и ничего не делаю…[2]

– Эй, хватит блеять, – раздался зычный голос. – Нам плясать охота, а не слушать твое блеянье!

– Ритм давай! – донеслось с другого конца зала. – Ритм!

– Пошел вон, Плевок! Вон, Плевок, вон! – визжал на разные голоса переполненный зал таверны.

Тут из-за пыльной портьеры, прикрывающей вход в «служебку», выпрыгнула Наина, бесцеремонно отпихнула Клима и, покачивая бедрами, запела:

Я тебе отдамся,
Только позови…

Зал одобрительно заурчал.

– Сволочи, – выругался Клим вслух и пошел со сцены.

…Он брел домой, и волны ярости накатывали на него неостановимой чередой, как волны безумного прибоя.

«Убить, задушить… Убить, задушить…» – шептал он в такт каждому шагу.

Остановился у ночного ларька – купить «пузырь». Но не успел вытащить из кармана бумажник, как из-за ларька выскочили двое и схватили за локти. Тут же Клим почувствовал, как холодная сталь коснулась кожи на шее. В ответ накатила новая волна ярости – такая сильная, что, казалось, тело разорвет на части. Клим завыл по-звериному и рванулся из рук ночных грабителей… Вырвался! Совершил громадный прыжок и приземлился на четыре конечности. Краем глаза заметил мощные, покрытые черной шерстью лапы. Упругий хвост хлестнул по бокам. Клим хотел крикнуть, но изо рта вырвался лишь угрожающий рык, а сам рот сделался огромен. Клим ощутил всю мощь своего тела, крепость и остроту зубов и возжаждал густой человечьей крови.

Незадачливые грабители попятились. Клим видел их разинутые в беззвучном крике рты. Лица – комки мятой бумаги, глаза – черные дыры, рты – дрожащие куски сырого мяса. Клим бросился на ближайшего, метя в горло. Сухожилия и вены на шее жертвы лопнули гнилыми нитками. Фонтаном брызнула кровь. Второй парень попятился, беспомощно закрываясь руками. Клим извернулся и впился ему в бок…

В следующую секунду Клим мчался по пустынной улице, рот был полон чужой крови, а мощные песьи лапы несли его домой.

«Спрятаться, остановиться, переждать, – неостановимо крутилось в голове. – Ведь это не я! Не я! Не я!»

– Куда это ты направляешься? – Оклик заставил его замереть. – Никак, не понравилась кровь, Плевочек? – Человек приближался к нему, ступая мягко, по-кошачьи.

Он был щупл, узкоплеч, длинные светлые волосы слегка светились в полумраке. Если бы Клим мог, он бы и этому типу перекусил горло. Но Клим сразу понял, что этого сделать не удастся.

– Опять хочется кого-то обвинить, разве не так, Плевочек? Ведь это твое любимое занятие – во всех неудачах сваливать вину на других. Нет, мой друг, ты сам виноват, сам превратил себя в зверя. Поставленные цели надо достигать. Отказывать себе в исполнении желаний вредно. ЭТО опаснее радиации, нитратов и СПИДа. Неудачники в конце концов всегда становятся на четыре лапы.

– Кто ты? – гавкнул пес.

– Послужи мне, и ты получишь кое-что взамен. Я могу даровать тебе все.

Клим попятился. Вернее, Плевок попятился. Потому что отныне существовал только Плевок. Настало время третьей метаморфозы.

– Нет уж, рыкнул Плевок, и шерсть на загривке встала дыбом. – Никогда! Лучше сдохнуть! Никогда!..

– Так сдыхай! – весело крикнул белоголовый.

Пес со всех ног кинулся в таверну Суканиса. Это было его последнее прибежище, последняя надежда. Дверь черного хода, выходящая во двор, была приоткрыта, и Клим без труда проник в коридор, а оттуда, толкнув мощными лапами хлипкую фанерную загородку – в «уборную».

– Климчик, никак ты, – проворковала Наина, не оборачиваясь, и тут увидела в мутном зеркале отражение огромного черного пса.

Тот поднялся на задние лапы, передние положил ей на плечи и прорычал в ухо:

– Поцелуй меня, Наиночка, может, заклятье снимешь?..

Наина взвизгнула и стала сползать со стула, как ком масла с горячей картофелины. Клим жадно потянулся к ее раскрытому рту своей собачьей пастью. Но вместо того, чтобы поцеловать, по-собачьи лизнул в губы.

И тут над ним глыбой навис Суканис, в руке хозяина сверкнул стальной нож. И Клим – нет, простите, Плевок – ощутил, как разящая сталь впивается в его дрожащий незащищенный бок и вспарывает внутренности…

«А свою лучшую песню я так никогда и не спою, – подумал Плевок, умирая. – Столько усилий, и все зря…»

Глава 4

После экзамена ребята всей группой отправились на сабантуй, тем более обязательный, что экзамен завершал сессию, отпуская всех на каникулы, которые сулили… Каждому свое, разумеется. Собрались, как всегда, у Катюши – ее родители в очередной раз отправились за бугор, и двухкомнатная квартира в центре осталась в полном распоряжении дочери.