Небесная тропа

– Ах, Арсений, голубчик, – улыбнулся Барсик мягкими полными губами, – как хорошо, что ты зашел. Я тщательно изучил твою бумагу, и обнаружил много интересного.

Не вставая, он попытался что-то нащупать на полке, но безрезультатно.

– Дьяволята, небось стащили самый нужный листочек, – вздохнул Барсик. Анюта, – повысил он голос, – ну почему они хватают самые нужные вещи?

– Откуда мне знать, дорогуша? – пожала плечами толстуха. – Играются, наверное.

– Понятно, что играются, – обреченно кивнул Барсик, он же Викентий Викентьевич Барсуков, кандидат философских наук, дипломированный музыкант и художник-самоучка, ныне – советник и помощник Анастасии. – Но должны же быть какие-то границы! – Тут он радостно вскрикнул: – Нашел!

Барсик вскочил, неожиданно резво для его комплекции, и выхватил из рук малявки измятый и скрученный спиралью листок.

– Вот же он, родимый, – Барсик тщательно разгладил страницу и протянул Арсению. – Читайте, друг мой.

– Я же читал…

– А вы еще раз, внимательно, вдумчиво, придавая тайный смысл каждому слову. Как Шерлок Холмс читайте. Ведь вы наверняка любите Шерлока Холмса.

– Люблю, – признался Арсений.

– А кто же сомневался! – хихикнул Барсик.

Фиолетовые чернила почти не выцвели. Этот был тот самый листок, что накануне Арсений отдал Анастасии, ничего не объясняя, а та взяла, ни о чем не спрашивая, будто про тот листок все уже знала. Листок из дневника, серо-желтый от времени с трухлявой бахромой по краю, исписанный крупным неровным почерком.

Арсений стал перечитывать странный отрывок, смысл которого ни прежде, ни сейчас не понимал, а отдал ведьмачке лишь потому, что там говорилось про какого-то Фарна.

«…Поначалу рассказ Р. Показался мне нелепым. С какой стати такую тайну станут доверять ничем не примечательному поручику лейб-гвардии Конного полка? Но затем я вспомнил рассказы о графе Ф. Будто бы он на любую должность при дворе рекомендовал офицеров этого полка, которым некогда командовал. Так что Р. Вполне мог показаться графу достойной кандидатурой. Совпадали и другие факты: должность графа и то, что он присутствовал в Пскове при отречении Николая. Именно тогда Ф. мог решиться на подобный шаг. С другой стороны, графу что-то около восьмидесяти, известно, что с головой у него не все в порядке. За десертом он путал яблоко с грушею. Не из путаницы ли в старческой голове родилась подобная фантазия?

Хочу не верить, но сам себя тут же опровергаю: Р. предупреждал меня, чтобы я опасался Фарна. А между тем именно с человеком, носящим такую фамилию, вышла у меня когда-то дуэль. Я прикидывал – не упоминал ли сам об этом эпизоде? Но нет, Р. никак не мог слышать ничего подобного. А прежде мы и вовсе не могли сойтись: он – аристократ, человек совершенно другого круга. Вместе нас свела камера смертников.

Перечитал написанное и сам удивился своему решению: неужели я, как глупец, собираюсь идти куда-то, рисковать после того, что пережил? Можно ли еще верить во что-то после дней, проведенных в камере, откуда почти всех моих товарищей увели на расстрел? Как, однако, бандиты все сумели измазать в грязи! Написал слово «товарищ» и содрогнулся, показалось мне, что память погибших оскорбил, назвав их благородным прежде, а ныне мерзким словом. Если записки эти найдут, мой приговор подписан. Скорее всего, через несколько дней я их уничтожу. Пишу для того, чтобы разобраться с тем, что открылось. Жизнь Эммы и жизнь Сереженьки зависят от моего благоразумия. Но что если жизнь моя в самом деле осенена предназначением свыше?! Не является ли знаком то, что мне удалось избежать смерти? Никогда не забуду, как Тимошевич с мерзостной улыбкой на губах сообщил:

«Ты меня, гражданин штабс-капитан, уважал, человеческую личность во мне видел. И морду не бил. Ценю». Уважал я его, оказывается! Брезгливо было руки марать. Под трибунал его надобно было отдать. Пожалели. А вот он не особенно жалостивился. Господи, что он сделал с Д.! Нет, нет, разумеется, все мои рассуждения – чепуха! Как можно считать себя избранным оттого, что мне удалось сохранить жизнь, когда столько достойнейших людей сгинули в кровавой мясорубке?! Они были сильнее меня, умнее меня, лучше меня.

Но вдруг… вдруг рассказанное Р. – правда?!»

На этом обрывок рукописи заканчивался.

– Ну, что скажешь? – спросил Барсуков.

– Ничего не понял, – пожал плечами Арсений. – Кроме имени Фарна, здесь нет ничего интересного.

– А граф Ф.? Старик, присутствовавший при отречении Николая? Ведь это несомненно граф Фредерикс, министр двора!

– Ну и что из того? Этот листок я нашел спрятанным в ножке старого буфета. Надеялся, что штабс-капитан оставил какие-нибудь указания, где искать семейные сокровища, уцелевшие после грабежа большевиков. А он лишь твердил про доверенную ему неизвестно кем тайну.

– Но Крутицкий пишет про Фарна, не так ли?

– Что из того?

– А то! – Барсик поднял вверх палец. – Как только в квартире Крутицких появился некто, именующий себя Эриком, внуком штабс-капитана Крутицкого, Фарн примчался в Питер, как крыса, учуявшая съестное.

– Но почему? – спросил Арсений.