– Любого? – Господина Хаги мысленно передернуло, по спине пробежал холод.
– Нет, не любого, – уверенно ответил господин Ито, отирая рот рукавом. – Гуль какое-то время находится рядом с выбранной жертвой, потихоньку высасывая ее жизненные силы и привыкая к ее окружению. А потом убивает жертву и занимает ее место, да так, что окружающие ни о чем не могут догадаться. Лу Дуй упоминает, что глава восстания краснобровых Ики Тэно был гулем.
– Нда, действительно странно, – пробормотал господин Хаги, – так что, ты говоришь…
– Господин Хаги! Господин Хаги! – В приемный покой в большом возбуждении вбежал смотритель голубятни, и господин Хаги враз забыл о том, что собирался спросить. Он сделал Ито жест, приказывающий немедленно удалиться, и взял из рук смотрителя свернутый в трубочку лист тончайшей бумаги, испещренный шифрованными значками, – система, которую для передачи секретных сведений разработал он сам и которую, кроме него, знали всего два человека. От нетерпения у него задрожали пальцы. Отослав и смотрителя, он быстро вынул из потайного ящичка своего письменного стола плоскую коробку и аккуратно развернул свиток. На первый взгляд он был заполнен беспорядочно расположенными знаками, прочитать которые представлялось совершенно невозможным. Единственное, что имело какой-то смысл, был рисунок змеи внизу, под письменами. Господин Хаги открыл коробку. В ней лежали листы плотной бумаги с вырезанными в ней в причудливом порядке отверстиями. Господин Хаги отыскал ту, на которой была нарисована змея, – отверстия в ней располагались волнообразно, подобно движениям змеи, и наложил трафарет на полученное послание. Оно гласило:
«Уважаемый человек. Из западных Лянов. Осторожен. Богат. Имеет дом и земли в Сяо Линь. Ничего порочащего. Связан с партией Восьми Тигров. К нему прислушиваются. Хорошая партия».
Господин Хаги повернулся на юг и аккуратно трижды поклонился. Согласно новому учению кань юй, приверженцем которого он втайне являлся, юг был благоприятным направлением для тех, чьи помыслы устремлены к славе. А он, Хаги, с этого момента мог справедливо считать, что его звезды восходят. Несмотря на все опасения, продолжающие грызть душу, словно червяк. Это все пустое – так бывает, когда удача столь велика, что и сам не в силах в нее поверить, все чудится какой-нибудь подвох. Но вот письмо от доверенного человека, который по его просьбе навел о судье Гань Хэ справки. И человечек тот был дотошнейший, господин Хаги это прекрасно знал.
Господин Хаги еще раз перечитал письмо, затем аккуратно сжег его и прошел на женскую половину. Там его появление вызвало целую бурю притворного смущения – Ы-ни примеряла свадебное платье. Уважаемому отцу, однако, дозволили взглянуть на это великолепное творение из нескольких слоев тончайших шелков, и верхнего одеяния традиционного для невесты персикового цвета, которое, правда, было настолько густо заткано золотым шитьем и жемчугом, что и впрямь казалось золотым. Еще вчера Хаги приходил в ужас от его стоимости.
Но сегодня все изменилось. Он благодушно наблюдал, как Ы-ни с восторгом разглядывает себя в огромном бронзовом зеркале, гладит руками сверкающую ткань.
– Прорицатели известили, что благоприятные дни для жениха и невесты наступают в первый день месяца Хризантем. – Господин Хаги специально припасал эту новость до того момента, как получит ожидаемые известия из столицы. Женщины, как им и полагалось, издали радостный визг, на который он снисходительно покивал: – Не слишком ли это рано, моя уважаемая жена?
– Это будет для нас настоящим испытанием! – в притворном негодовании воскликнула У-цы. – Но если так приказывает наш повелитель и господин, мы просто обязаны справиться!
– Конечно, мы справимся. – Ы-ни решительно дернула плечиком. – Нам ведь нужно еще успеть в столицу до дождей.
Глава 9. Долина царей
Проводник, которого ему дал господин Бастэ, оказался монахом – сухоньким суетливым человечком с головой лысой и слегка заостренной кверху, словно утиное яйцо. Он был из народности вань – подданных Срединной, живших по границе реки Лусань. Так что, как это ни казалось удивительно, он, будучи подданным, изъясняться со своими мог с очень большим трудом. Впрочем, иначе зачем в Срединной был бы нужен официальный язык цзи, если не за тем, чтобы входившие в нее племена, говорящие на разных наречиях, могли понимать друга друга. Правда, как оказалось, крестьян в этих глухих углах цзи никто не обучал. Поэтому единственным способом общения оставался бьетский.
Ему было велено молчать о своем новом задании, и он молчал. Своим сказал только, что его вызывают в ставку. Несмотря на радостные известия об отпуске, которые он принес с собой, его люди опечалились, расстрогав Юэ более, чем он сам от себя ожидал. Сказать им о своих надеждах тоже было никак невозможно, и Юэ пришлось отделаться какими-то совсем невнятно звучащими обещаниями.