Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)

Антипатр прервался и сел. Послышался ропот, скорее дружественный, почти рукоплескания. Вестник вызвал афинских послов. Демосфен вскарабкался на трибуну, и приглушенный гул стал враждебным. Не Македония, но Афины представляли здесь угрозу, являясь врагом на протяжении многих поколений. В Фивах не найдется дома, который из-за бесконечных приграничных войн не был бы затронут кровной местью.

Демосфен мог задеть только одну струну: общую ненависть к Спарте. Он напомнил, как после Великой войны, когда Спарта отдала Афины во власть «Тридцати тиранов» (предателей вроде тех, что хотят сейчас мира с Филиппом), Фивы дали освободителям приют. По сравнению с Филиппом эти «Тридцать» – сущие мальчишки-хулиганы. Забудем прошлое, пусть только этот доблестный поступок сохранится в памяти. Искусно пользуясь произведенным эффектом, Демосфен выдвинул предложения Афин. Права Фив на Беотию никогда не будут оспорены; если беотийцы взбунтуются, Афины даже пришлют войско, чтобы подавить восстание. Так же и Платеи, это вечное яблоко раздора. Демосфен не стал напоминать своим слушателям, что Платеи, в благодарность за покровительство Афин в войне с Фивами, присоединились к ним у Марафона, после чего им навеки было даровано афинское гражданство. Сейчас не время крохоборства и мелких подробностей: Платеями придется пожертвовать. Также в войне против Филиппа Фивы примут командование всеми сухопутными войсками; Афины берут на себя две трети издержек.

Взрыв рукоплесканий быстро утих. Фиванцы с сомнением смотрели на фиванцев, на тех, кого знали, кому верили, – но не на Демосфена. Фиванцы выскальзывали у него из рук.

Шагнув вперед с поднятой рукой, философ воззвал к героям и жертвам, к Эпаминонду и Пелопиду[62], вечно славным полям Левктры и Мантинеи, победе Священного Союза. Звенящий голос Демосфена стих, он перешел на убийственную, мрачную иронию. Если эти имена уже ничего не говорят фиванцам, он от имени Афин смиренно просит об одном – о праве прохода, чтобы в одиночестве дать бой полчищам тирана.

Теперь они были в его власти; Демосфен задел струны давнего соперничества.

Фиванцы устыдились; он уловил этот стыд в глухом ропоте толпы. Сразу из нескольких мест закричали, призывая начать голосование; воины из Священного Союза прислушивались к голосу чести. Камешки с грохотом посыпались в урны, замелькали абаки счетчиков голосов; долгое утомительное занятие после тщательно разработанного метода, к которому Демосфен привык у себя дома. Фиванцы проголосовали за разрыв договора с Македонией и союз с Афинами.

Демосфен возвращался к себе, едва чувствуя землю под ногами. Подобно Зевсу с его весами, он держал в своих руках судьбу Греции и сумел ее изменить! Пусть впереди ждут тяжелые испытания – но какая новая жизнь появлялась на свет без родовых мук? Отныне и навсегда о Демосфене будут говорить как о человеке, достойном этого часа.

Филипп получил новости в полдень следующего дня. Он обедал вдвоем с Александром. Царь отослал слуг и распечатал письмо; как и большинство людей своего времени, Филипп был не мастер читать про себя: глаз нуждался в помощи уха. Александр напряженно затих. Он недоумевал, почему отец не научится, как он сам, читать в молчании. Это было делом практики, и, хотя губы Александра все еще невольно шевелились, повторяя слова, Гефестион убеждал его, что ни единого звука не слышно.

Филипп читал размеренно, без гнева, только морщины и складки на его лице становились рельефнее. Положив свиток рядом с тарелкой, царь сказал:

– Что ж, если они хотят войны, они ее получат.

– Прости, отец, я так и предполагал.

Мог ли Филипп не понимать, что, как бы ни прошло голосование в Фивах, Афины по-прежнему будут его ненавидеть? У царя есть только один способ войти в ворота этого города: всемогущим победителем. Как мог Филипп так долго лелеять призрачную мечту? Лучше оставить царя в покое и подумать о деле. Теперь их планы изменятся.

Афины и Фивы лихорадочно готовились встретить армию Филиппа, идущую на юг. Вместо этого царь двинулся на запад, через горные хребты и ущелья, окаймлявшие Парнасский массив. Он взялся изгнать амфиссийцев из священной долины, этим и предстояло заняться. Что касается Фив, он, скажем так, проверил преданность союзника и получил ясный ответ.

Афинские юноши, возбужденные мыслью о войне, готовились к маршу на север, к Фивам. Толковались предзнаменования: тлели костры, прорицатели придирчиво изучали внутренности жертвенных животных. Демосфен, обеспокоенный влиянием суеверий на афинян, объявил, что зловещие предсказания идут на пользу затаившимся в самом сердце афинского народа предателям, подкупленным Филиппом, чтобы остановить войну. Фокион, вернувшийся в город слишком поздно, чтобы повлиять на события, настаивал на необходимости послать за оракулом в Дельфы. Демосфен со смехом заявил, что Филипп подкупил пифию. И это известно всему миру.