– Можно ли ее винить? – Александр все еще держал себя в руках, его испытующий взгляд чего-то искал. – Ты признавал детей от других женщин. И Эвридика сейчас на восьмом месяце. Разве не так?
– Так.
Серые глаза вглядывались, не отрываясь, в лицо Филиппа. Мольба в них могла бы смягчить царя. Филипп достаточно повозился, делая из мальчика царя; если сам Филипп падет в предстоящей войне, какой иной наследник возможен? Снова царь изучал лицо юноши, стоявшего перед ним: неуступчивое, так не похожее на его собственное. Аттал, македонец древнего рода, который считался старым, еще когда предки царя жили в Аргосе, передавал Филиппу местные сплетни о вакхических буйствах, обычаях, занесенных из Фракии. Эти обычаи женщины держат в тайне. На оргиях они не помнят себя, не знают, что делали, и в последствиях винят богов в образе людей или змей. Но простой смертный смеется. Это лицо чужого, думал Филипп; потом он вспомнил, как горело, сияло это лицо, когда мальчик соскочил в его объятия с вороного коня. Колеблясь и сердясь на себя за эту нерешительность, Филипп думал: «Александр здесь, чтобы я наказал его, – как смеет сын пытаться загнать меня в угол? Пусть берет то, что ему дают, и будет благодарен, когда я решу дать. Чего еще ему надо?»
– Что же, – сказал царь вслух, – если у тебя, Александр, будут соперники в борьбе за царскую власть, тем лучше для тебя. Покажи, чего стоишь, заслужи право наследовать престол.
Александр смотрел на отца с пронзительной, почти мучительной сосредоточенностью.
– Да, – сказал он. – Именно так я и поступлю.
– Очень хорошо. – Филипп потянулся за бумагами, давая понять, что разговор закончен.
– Государь, кого ты посылаешь в Азию командовать авангардом?
Филипп поднял голову.
– Пармениона и Аттала, – сказал он кратко. – Если я не могу отправить тебя туда, где ты не будешь у меня на глазах, благодари себя самого. И свою мать. Это все. Ты можешь идти.
Трое Линкестидов, сыновей Эйропа, стояли на побуревшем крепостном валу своей крепости на холмах Линкса. Это было открытое место, безопасное от соглядатаев. Гостя они на время оставили внизу, выслушав его, но не дав пока ответа. Вокруг них в бескрайнем небе громоздились, цепляясь за вершины гор, белые башни облаков. Весна близилась к концу; на голых скалах, возвышавшихся над лесом, только в самых глубоких лощинах блестели полосы снега.
– Говорите что хотите, – сказал старший, Александр, – но я ему не верю. Что, если за этим стоит сам царь, вдруг старый лис хочет нас испытать? Или заманить в ловушку. Об этом вы подумали?
– Зачем это ему? – спросил средний брат, Геромен. – И почему сейчас?
– Где твои мозги? Филипп ведет армию в Азию, а ты спрашиваешь, почему сейчас.
– Ну, – сказал самый младший, Аррабай, – и зачем бы ему будоражить запад: он что, не уверен в нас? Нет, если бы царь это сделал, то два года назад, когда замышлял южный поход.
– Как говорит
Он взглянул на своего брата Александра, в обязанности которого входило встать во главе отряда своих единоплеменников в походе царя.
Александр ответил Геромену возмущенным взглядом. Еще до этого разговора он предчувствовал, что стоит отвернуться, как братья у него за спиной пустятся в какое-нибудь безумное предприятие, которое будет стоить ему жизни.
– Говорю тебе, я ему не доверяю. Мы не знаем этого человека, – повторил Александр, сын Эйропа.
– Однако, – заспорил Геромен, – мы знаем тех, кто за него поручился.
– Возможно. Но те, от чьего имени, по его словам, он выступает, они-то как раз и не оказали поддержки.
– А афинянин? – спросил Аррабай. – Если вы оба забыли свой греческий, поверьте мне на слово.
– Его поддержка! – Александр фыркнул, как лошадь. – Чего она стоила фиванцам? Он напоминает мне собачонку моей жены, которая бросается на больших псов, но способна только тявкать.
Геромен, ставший, когда подкуп вошел на границе в моду, расточительным, напомнил:
– Он прислал денег, чтобы нас умаслить.
– Приманка для птиц, – сказал Александр. – Мы должны их вернуть. Научись распознавать лошадь, тогда не задолжаешь барышникам. Неужели ты ценишь наши головы не дороже мешка персидских дариков? Настоящую цену за риск – он ее нам дал?
– Мы могли бы взять ее сами, – произнес Геромен негодующе, – убрав Филиппа с дороги. Что ты так мечешься: ты глава клана или наша старшая сестра? Нам предлагают вернуть отцовское царство, а ты лишь кудахтаешь, как кормилица над ребенком, который начинает ходить.