Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)

Он ездит верхом, ответил Феникс, скрывая нарастающий страх. Что его дернуло позволить мальчику разъезжать одному, как взрослому мужчине? Он ни на секунду не должен был упускать ребенка из виду. Нет смысла искать мальчика теперь: в огромном массиве Олимпа могли бы спрятаться две армии. Там зияли бездонные провалы в скалах, к подножиям которых было не подступиться; там водились вепри, волки, леопарды, даже львы все еще встречались там.

Солнце клонилось к западу; крутые восточные склоны, под которыми стоял Дион, потемнели; облако окутало скрывшиеся вершины. Феникс рыскал за городом. У подножия священного дуба он простер руки к вечно освещаемой солнцем вершине, трону Зевса, омываемому прозрачным эфиром. Плача, старик возносил молитвы к богу и давал обеты. С наступлением ночи ему не удастся скрыть правду.

Величественная тень Олимпа, наползая на линию берега, гасила предвечернее сияние моря. Сумрак сгустился в дубраве; дальше за нею чаща уже почернела. Между сумерками и ночью что-то двигалось. Феникс взлетел на лошадь, превозмогая боль в старческих суставах, и поскакал в этом направлении.

Александр спускался вниз между деревьями, ведя в поводу своего пони. Изнемогшее животное ковыляло рядом с ним, понурив голову и слегка припадая на одну ногу. Они не спеша пересекали поляну; увидев Феникса, мальчик поднял руку в приветствии, но промолчал.

Дротики были привязаны к чепраку – мальчик еще не имел права на колчан. Пони уткнулся мордой в лицо Александра, словно заговорщик. Одежда Александра была разодрана, на расцарапанных коленях коркой засохла грязь; руки и ноги покрыты ссадинами; казалось, что с утра он весь как-то осунулся. Спереди хитон потемнел от крови. Глаза запали и казались огромными. Александр ступал легко, свободно, устрашающе спокойный и безмятежный.

Феникс спешился, схватил мальчика, осыпая упреками и вопросами. Александр провел рукой по носу пони и сказал:

– Он охромел.

– Я все здесь изъездил, чуть не сошел с ума. Во что ты себя превратил? Откуда кровь? Где ты был?

– Крови уже нет.

Александр вытянул руки, которые, судя по всему, ополоснул в каком-то горном ручье; кровь запеклась вокруг ногтей. Его взгляд, в котором ничего нельзя было прочитать, устремился в глаза Феникса.

– Я сделал алтарь и святилище и принес жертву Зевсу. – Александр поднял голову. Белый лоб под всклокоченной копной волос казался полупрозрачным, почти светящимся. Его глаза расширились и вспыхнули в глубоких глазницах. – Я принес жертву богу. И он говорил со мной. Он говорил со мной!

Глава 3

Библиотека царя Архелая, дорогая его сердцу, была роскошнее зала Персея. Здесь царь принимал поэтов и философов, привлеченных в Пеллу его щедрым гостеприимством и богатыми подарками. На сфинксоголовых подлокотниках египетского кресла в свое время покоились руки Агафона и Еврипида.

На грандиозной фреске, занимавшей целиком одну из стен, пели, окружив Аполлона, музы, которым посвящался этот зал. Играющий на лире Аполлон с загадочной улыбкой смотрел на отполированные полки с драгоценными книгами и свитками. Тисненые переплеты, позолоченные и украшенные драгоценными камнями футляры; флероны из слоновой кости, агата и сардоникса; закладки из шелка и канители. От царствования к царствованию, даже во времена непрекращающихся войн, за этими сокровищами следили, стирая с них пыль, хорошо обученные рабы. Поколение сменилось с тех пор, как еще чьи-либо руки прикасались к ним. Они были слишком большой ценностью; обычные книги хранились в библиотеке.

Здесь же стояла прелестная афинская бронзовая статуэтка изобретающего лиру Гермеса, приобретенная у какого-то несостоятельного должника в последние годы величия города; две напольные лампы в форме колонн, оплетенных ветвями лавра, помещались рядом с огромным письменным столом, инкрустированным лазуритом и халцедоном, с ножками в виде львиных лап. Все это мало переменилось за прошедшие со дня смерти Архелая годы. Но украшенные живописью стены читальни, куда вела дверь в дальнем конце библиотеки, исчезли за рядами стеллажей и полок, доверху набитых свитками документов; ложе и столик уступили место заваленной бумагами конторке, за которой трудился над дневной почтой начальник писцов.

Был ясный мартовский день с пронзительным северо-восточным ветром. Украшенные резьбой ставни закрыли, чтобы бумаги не сдувало; лучи холодного, слепящего солнца, дробясь, пробивались внутрь вместе с бродящими по залу ледяными сквозняками. В плаще начальника писцов был спрятан горячий кирпич, о который тот грел руки; его помощник, полный зависти, дул себе на пальцы, но так, чтобы не услышал царь. Филипп сидел расслабившись. Он только что вернулся из похода во Фракию, и после проведенной там зимы его дворец представлялся ему новым Сибарисом[36].