Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры

– Этот писец словно из книги пишет. У медов хорошие луговые выпасы, а на склонах гор – виноградники. Поэтому Александр восстановил их поселение под правлением Ламбара, своего друга и гостя. Полагаю, они заключили обычный договор на тридцать три года.

– Если только тридцать три, – проворчал Парменион.

– Александр подумал о подходящих колонистах. Агриане, конечно, мирные пеонийцы, несколько безземельных македонцев, известных ему, и… Да, подожди. Тут приписка. Есть ли у меня на примете достойные люди, которых можно вознаградить земельными угодьями? Он думает, что мог бы принять человек двадцать.

Парменион, сочтя, что только глупец откроет рот в такую минуту, откашлялся, чтобы заполнить паузу.

– Разумеется, он назвал город своим именем. Александрополь.

Филипп уставился на письмо. Парменион смотрел на резкое, испещренное шрамами, стареющее лицо царя, на его кустистые черные брови и бороду: старый бык, принюхивающийся к воздуху новой весны, покачивает зазубрившимися в битвах рогами. «Я тоже старею», – подумал Парменион. Они коротали вместе фракийские зимы, вместе выстояли перед натиском иллирийцев, они делили грязную воду в походе и вино после боя; в молодости у них была одна женщина на двоих – она сама не поручилась бы, кто отец ее ребенка; они вместе радовались и печалились. Парменион еще раз откашлялся.

– Мальчик всегда говорил, – начал он миролюбиво, – что ты не оставишь ему ничего, чтобы увековечить его имя. Он воспользовался представившимся случаем.

Филипп грохнул об стол кулаком.

– Я горжусь Александром, – сказал он решительно. – Горжусь.

Филипп положил перед собой чистую табличку и быстрыми четкими штрихами нарисовал план сражения.

– Прекрасный замысел, отличная диспозиция. Зажми их, дай выход, скажем, здесь, и что тогда? Или если конница ударит прежде времени? Но нет, Александр все предусмотрел. И когда они кинулись бежать, он сделал вот так. – Филипп сжал пальцы. – Мы еще увидим его в деле, Парменион, моего мальчишку. Я пошлю сыну этих двадцать поселенцев для Александрополя, клянусь богами.

– Тогда я распоряжусь. Почему бы нам не выпить за это? – предложил Парменион.

– Почему бы и нет? – развеселился царь.

Филипп велел принести вина и стал скручивать письмо.

– Что здесь, погоди-ка, что это? Я не дочитал.

С тех пор как я оказался на севере, я повсюду слышу о трибаллах, живущих на высотах Гемона; при их воинственности и безначалии они представляют угрозу для оседлых племен. Мне показалось, что, пока я в Александрополе, я мог бы пойти на них войной и привести в повиновение. Я хотел бы получить на это твое разрешение, прежде чем вызывать войско из Македонии. Я предполагаю…

Вино было принесено и разлито. Парменион сделал большой глоток, забыв, что следует дождаться царя, а царь этого даже не заметил.

– Трибаллы! Чего хочет этот мальчик! Выйти к Истру? – изумился Филипп.

Перескочив через просьбу о войске, Филипп продолжал:

Эти варвары смогут помешать нам, терзая наш тыл, когда мы отправимся в Азию. Если они будут усмирены, наши владения на севере дойдут до Истра, который является естественной защитной стеной, будучи, как говорят, величайшей рекой на земле после Нила и Всеобъятного Океана.

Двое видавших виды мужчин уставились друг на друга, словно сличая полученные предзнаменования. Первым нарушил молчание Филипп. Он откинул назад голову и, хлопая себя по колену, зашелся в хохоте, обнажившем дыры на месте выбитых зубов. Парменион, испытывая невероятное облегчение, громко вторил ему.

– Симмий! – крикнул царь наконец. – Позаботься о гонце наследника. Свежую лошадь утром. – Он отхлебнул вина. – Я должен буду запретить ему войну с трибаллами сразу же, пока он не начал собирать армию. Не хочу разочаровывать парня. Ах, вот что: напишу ему, чтобы посоветовался с Аристотелем, создавая свой город. Что за мальчик, а? Что за мальчик!

– Что за мальчик! – эхом отозвался Парменион.

Он смотрел в кубок, не отводя глаз от своего отражения на темной поверхности вина.

По равнине Стримона длинной цепью тянулась на юг армия: фаланга за фалангой, ила за илой. Александр ехал впереди, во главе собственного отряда. Гефестион был рядом с ним.

Воздух наполнился громкими звуками: пронзительные вопли, хриплый плач, причитания, резкий треск, будто падало сухое дерево. Это раздавались крики коршунов, смешанные с карканьем ворон; птицы парили над землей, пикировали вниз, дрались за куски падали.