Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры

Александр намеревался расспросить отца о боевом порядке фракийцев: мнения расходились, и кто-кто, а Филипп должен был знать точно… Не сейчас, впрочем.

Царь отослал писца и указал сыну на пустую скамью. Мальчик, прямой как свеча, опустился на алую овчину. Во всей его позе легко угадывалось ожидание того момента, когда ему позволят уйти.

Ненависть еще более слепа, чем любовь; врагам Филиппа доставляла удовольствие мысль, что его приверженцы в греческих городах все до одного куплены. Но хотя никто из услуживших царю не оставался внакладе, было и немало таких, которые ничего бы от него не приняли, не будь они сперва покорены его обаянием.

– Ну, – протянул Филипп, беря со стола блестящий спутанный клубок мягкой кожи, – что ты об этом скажешь?

Мальчик развернул странный предмет; его длинные, с коротко обстриженными ногтями пальцы заработали, выпуская и убирая ремни, натягивая, пробуя на прочность. Когда из первоначального хаоса возникло что-то определенное, его лицо стало напряженно-сосредоточенным, полным сурового удовлетворения.

– Это праща и сумка для камней. Ее цепляют к поясу, вот за это. Где делают такие вещи?

Сумка была расшита золотыми дисками с рельефно вырезанными стилизованными фигурками скачущих оленей.

– Ее нашли на фракийском вожде, – сказал Филипп, – но привозят такие вещи с дальнего севера, из степей. Это скифское.

Александр задумчиво разглядывал трофей с окраин киммерийской пустыни, пытаясь представить бесконечные просторы за Истром, легендарные курганы царей, погребенных в кольце мертвых всадников, пронзенных стрелами; лошадей и воинов, иссохших в сухом холодном воздухе. Не в силах больше справляться со жгучим любопытством, он забросал отца накопившимися вопросами. Они немного поговорили.

– Ну, испытай пращу, я привез ее для тебя. Посмотрим, что тебе удастся сбить. Но не уходи слишком далеко – афинские послы уже в пути.

Праща осталась у мальчика на коленях; теперь о ней помнили только руки.

– Переговоры о мире?

– Да. Послы остановились в Гале и попросили о безопасном проезде через границы, не дожидаясь вестника. Кажется, они спешат.

– Дороги плохие.

– Да, придется послам слегка оттаять, прежде чем явиться ко мне. Когда я буду с ними разговаривать, можешь прийти послушать. Все это достаточно серьезно; пришло тебе время узнать, как делаются дела.

– Я живу рядом с Пеллой. Мне бы хотелось прийти.

– Наконец-то, возможно, мы услышим что-либо, кроме пустой болтовни. С тех пор как я взял Олинф, они гудят, как пчелы в перевернутом улье. Половину прошлого года они собирали голоса в южных городах, стараясь сколотить враждебную нам лигу. Ничего из этого не вышло – только ноги сбили в кровь.

– Они все боятся?

– Не все, но все они не доверяют друг другу. Некоторые верят преданным мне. И их доверие окупится.

Чудесные золотисто-коричневые брови мальчика сдвинулись, почти сойдясь на переносице, подчеркнув мощный лоб над глубоко посаженными глазами.

– Даже спартанцы не будут сражаться?

– Служить под афинянами? Во главе войска они не станут: накушались уже, но никогда не согласятся подчиняться другим. – Филипп улыбнулся своим мыслям. – И они неподходящая аудитория для оратора, со слезами бьющего себя в грудь или бранящегося, как рыночная торговка, обсчитанная на обол.

– Когда Аристодем вернулся сюда с выкупом за этого человека, Йотрокла, он сказал мне, что везде думают, будто афиняне проголосуют за мир.

Филипп уже давно перестал изумляться подобным замечаниям сына.

– Что ж, чтобы подбодрить их, я еще до его приезда отпустил Йотрокла без всякого выкупа. Пусть присылают послов – пожалуйста. Если они думают, что смогут вовлечь в свой союз Фокиду или даже Фракию, они просто глупцы; но так даже лучше, пусть голосуют, а я буду действовать. Никогда не мешай своим врагам впустую тратить время. Послами будут Йотрокл да Аристодем; это нам на руку.

– Аристодем декламировал из Гомера за ужином, когда был здесь. Ахилл и Гектор перед боем. Но он слишком стар.

– Нас всех ждет старость. Да, и Филократ явится, разумеется.

Филипп не стал терять время, объясняя, что Филократ был его главным ставленником в Афинах: Александр это наверняка знал.

– С ним будут обращаться так же, как и со всеми остальными. Если здесь его начнут как-то выделять, ему припомнят это дома. Всего послов десять.

– Десять? – поразился мальчик. – Для чего? Они все будут вести переговоры?

– О, они ведь вынуждены следить друг за другом. Да, все будут говорить, никто не согласится быть обойденным. Будем надеяться, что они заблаговременно распределят темы. Одно хорошее представление, по крайней мере, нам обеспечено. Демосфен приезжает.

Мальчик навострил уши, как собака, которую позвали на прогулку. Филипп посмотрел на его загоревшееся лицо. Не становится ли каждый его заклятый враг героем для сына?

Александр думал о красноречии гомеровских воинов. Он представлял Демосфена высоким и смуглым, как Гектор, с пылающими глазами и голосом, в котором звенели раскаты грома.

– Он храбр? Как те, при Марафоне?