Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры

Пение смолкло. На возвышении затеялась возбужденная суета. Клеопатра, вспомнив, как вела себя в подобных случаях Олимпиада, поднялась с кресла. Остальные поднялись вслед за ней. Немного помедлив, Роксана также соизволила встать, окинув всех вызывающим взглядом. Привыкшая к официальным греческим приемам при дворе своего отца Клеопатра с высоты своего македонского роста глянула на низкорослую бактрийку и сказала:

– Не забывай, зачем мы собрались. И по возможности веди себя достойно. Настал наш черед. Девушки, несите факелы! Слава Гименею! Да ниспошлет он счастье новобрачной!

– Смотри! Смотри! – сказал Филипп сидевшему рядом Пердикке. – Кузина Эвридика уходит!

Он встревоженно вскочил на ноги.

– Не спеши!

Схватив новобрачного за подол пурпурной мантии, Пердикка опять усадил его на пиршественную кушетку. С грубоватым добродушием он добавил:

– Она пошла переодеваться. Не волнуйся, вскоре мы отведем тебя к ней.

Ближайшие к ним почетные гости, равно как и сносно понимающие по-гречески и выделяющиеся необыкновенным изяществом юные лидийские слуги начали приглушенно шушукаться. Пердикка, понизив голос, сказал:

– Теперь выслушивай поздравления, а когда кто-нибудь повернется к тебе, улыбайся. Все сейчас будут пить за тебя.

Филипп в знак согласия поднял резной позолоченный кубок, извлеченный специально для торжества из кладовой, где хранились сокровища Ахеменидов, еще при персидском владычестве попавшие в Сардский дворец. Стоявший за царем Конон проворно отстранил слишком рьяного слугу и наполнил драгоценную чашу из специального кувшина тем сильно разбавленным водой вином, какое в Греции дают даже детям. Старый ветеран выглядел довольно нелепо среди прислуживающих за столом стройных лидийских мальчиков и знатных македонских пажей.

Пердикка, как шафер, встал и произнес речь, вспомнив героических предков новобрачного, и в частности его деда, чье славное имя тот так удачно получил по наследству. Не забыл он упомянуть и о родне его матери, знаменитой Лариссы, взращивавшей лихих скакунов. Его похвалы новобрачной были не менее звучными, хотя и немного туманными. Филипп, увлеченно кормивший забежавшего под стол курчавого белого пуделя, успел вовремя спохватиться и, услышав заздравные возгласы, послушно растянул губы в улыбке.

Один из уцелевших дальних родичей царственной новобрачной выступил с ответным тостом, в традиционно церемонных выражениях похвалив красоту невесты, ее добродетели и высокое происхождение. Гости вновь подняли заздравные чаши и осушили их, шумно выражая свое одобрение. Настало время серьезного возлияния.

Быстро пустевшие кубки мгновенно вновь наполнялись, лица пирующих раскраснелись, венки начали сползать с голов, а голоса зазвучали с утроенной силой. Тридцатилетние командиры наперебой хвастались своими победами. Как военными, так и амурными: умерший молодым Александр в основном приближал к себе лишь молодежь. Более пожилым ветеранам эта по-настоящему македонская свадьба напомнила о праздниках их давней юности. Взгрустнув о былом, они принялись выкрикивать фаллические присловья, издревле веселившие люд на таких торжествах.

Знатные пажи не забывали потчевать и друг друга. Вскоре один из них сказал:

– Бедный малый! Старина Конон мог бы позволить ему хоть на свадьбе отведать порядочного винца. Возможно, оно возбудит в нем любовный пыл.

Он вместе с приятелем направился к кушетке Филиппа.

– Конон, Аристон просил меня передать, что он хочет выпить за твое здоровье.

Конон просиял и оглянулся, ища взглядом доброжелателя, Пердикка тоже отвернулся от царя, увлекшись беседой с одним из гостей. Улучив подходящий момент, второй паж незаметно наполнил царский кубок крепким вином. Филипп попробовал новый напиток, оценил его и, быстро осушив кубок, потянулся за добавкой. К тому времени, когда Конон заподозрил неладное и сердито разбавил вино своего подопечного, тот уже дважды успел основательно приложиться к нему.

Подвыпившие мужчины грянули разухабистый сколион – хоровую скабрезную песнь. Ее непристойное содержание считалось вполне допустимым на свадьбах, но Пердикка был начеку. Он хорошо понимал, что сегодня нельзя превращать пир в попойку. Из приличия можно позволить гостям еще сколько-то посидеть за столом, а потом нужно будет все это свернуть. Строгий шафер отставил в сторону чашу, зорко следя за происходящим вокруг.

Филипп ощутил прилив благодушия и веселья. Отбивая по столу ритм сколиона, он сам уже громко распевал:

– Я женат, я женат, я женат на Эвридике!

Белый пудель крутился у его ног; царь подхватил кобелька на руки и поставил на стол, пес немедленно перескочил на соседний стол, потом на другой, роняя кубки, вазы с фруктами и цветами, однако его быстро согнали на пол, и он убежал, обиженно взвизгивая. То и дело общий гомон взрывали раскаты громогласного смеха, изрядно захмелевшие гости наперебой провозглашали древние как мир тосты, вдохновляющие мужчин на геройские подвиги в первую брачную ночь.