Небесное Притяжение

Что такое команда «Сбор», мы знали. Своего рода учения, для повышения солдатской боеготовности и чтоб служба медом не казалась. Сборы объявлял командир роты, по предположениям Губы, после ссор с женой. Сорились они часто. Оганесян появлялся перед рассветом и расстроено орал:

— Рота подъем! Сбор!

Четыре часа утра, прекрасное время для глубокого сна, когда сознание бойца блуждает среди иных миров, окруженное прекрасными, обнаженными гейшами. И вот, в эту глубокую иллюзию вторгается ослиный рев Алычи Кавказа. Гейши разбегаются, миры рушатся, а резкий переход в суровую явь ничего хорошего не обещает. Настроение портят часы висящие над входом в казарму, когда выясняется, что до подъёма оставалось два или полтора часа.

Зевая и протирая глаза, бестолково толкаясь, получали в оружейной комнате автомат и подсумки, хватали вещмешки, выбегали на плац. Строились в колонну. С лязгом открывались ворота и рота, глухо матерясь, неслась по бетонной дороге прорезавшей лес.

Капитан в спортивном костюме и кроссовках, возглавлял.

— Увеличить темп!

— Вторую скорость включили, — шептал мне в затылок Димка.

Монотонный топот солдатских сапог далеко разносился по лесу, эхом гулял среди деревьев. Ошалевшие птицы свистели в след. Над головой стрекотали маленькими вертолетами сороки, стараясь испражниться на зеленые каски, натирающие шеи, лбы, сползающие на подбородки. Если капитан совсем был не в духе, звучала команда: «Газы!».

Рота превращалась в стадо злых и слепых слонов, стекла быстро запотевали. Капитан отрывался далеко вперед, прикрываясь сержантами: чувствовал наши мысли — догнать и придушить мерзавца. Одиннадцать километров до стрельбища, одиннадцать обратно. Бетонка и лес. Ни одной захудалой деревеньки, покинутые края. Даже сороки, устрашенные ордой слонов, судорожно хлюпающих гофрированными трубками, воняющими тошнотворной резиной, оставляли нас. Улетали распространять по лесу свежие анекдоты.

Раза два, нам довелось стрелять. Стреляли на стрельбище по далеким деревянным щитам, символизирующим квадратных противников.

Сегодняшний сбор, судя по поведению капитана, отличался от обычных. Что означают учения с грифом «зеро»?

— Есть два пикета, — объявил Оганесян обступившим сержантам.

— Ничего себе, — пробормотал Маркулис.

— Аникин, поможешь выдать оружие. Сержанты стройте отделения. — Оганесян открыл оружейную комнату.

— Маркулис, один пикет с саркофагом, фактор «зеро».

— Везет. Понял, товарищ капитан, Рыжков, за мной, — они направились к комнате Синей Бороды.

— Куликов, объявляй солдатам сбор. Сержант, стройте отделения, в учебке объясняли, что такое нулевая готовность?

— Так точно!

Куликов побежал по проходу с криками:

— Рота подъем! СБОР!!!

Оганесян посмотрел в мою сторону.

— Максим, ты в чьем отделении?

— Рыжкова.

— Повезло, в пикет попал, — Оганесян странно улыбнулся.

— Что такое пикет?

— Скоро узнаешь. Иди, получай оружие.

Наш «Урал» натужно рычал аки зверь, на лесных ухабах старой дороги, продираясь сквозь колючие ветви сосен. В кабине сидели Алыча Кавказа и водитель, только они знали, куда едем и где находится пикет.

В кузове расположился геройский первый взвод: Рыжков, Хвостов, Дылдин, Губов, Хвалей, Клон. Маркулиса не считаю из принципа. Он невозмутимо сидел на саркофаге, смотрел на две зеленые колеи, выбегающие из-под колес. Саркофаг — большой деревянный ящик, выкрашенный в зеленый цвет и достаточно тяжелый. Мы прочувствовали вес, когда доставали его из комнаты Черной Бороды и тащили в автопарк. Что в нем находится, даже Серега не чувствовал. В крышку саркофага был врезан цифровой замок. В ногах Маркулиса стоял ящик поменьше, для нас наиболее ценный, в нем хранились сухпайки.

Сколько дней продлятся учения, нам не объявили. Сквозь надрывный вой мотора послышалось пение Димки, не даром он у нас был ротным запевалой. Прислонившись спиной к брезентовому полотну машины, Хвалей закрыл глаза и громко пел:

Счастье это только лето,
В ожидании весны,
Краткий миг во власти света,
Посреди кромешной тьмы.

Цепь закатов и рассветов,

Долгих зим, коротких лет,
Тень вопросов и ответов:
Крылья есть, а счастья нет.

— Распелась пташка, — фыркнул Рыжков. Я показал кулак, младший сержант перестал ухмыляться. В поисках сочувствия и понимания, он покосился на Маркулиса. Старший нахмурился, но ничего не сказал.

Хвалей открыл глаза:

— Будет время для апреля,
После мартовских ветров,
Лишь бы сбылось то, что снилось,
Стал бы мир не так суров.

Закончив петь Димка пояснил:

— Настроение хорошее.

— Ага, наконец-то вырвались за пределы части.

— Знаешь, приёмные родители, хоть и искали во мне талант, почему-то всегда запрещали петь.

— Дураки. У тебя хороший голос и песня хорошая.

— Поет группа «Воскресение».