Небесные создания. Как смотреть и понимать балет

С появлением «Щелкунчика» музыкальные критики наконец поняли, что музыку Чайковского нельзя сравнивать ни с чем. Была ли партитура «Щелкунчика» намеренно экспериментальной – вопрос к музыковедам. Но одно стало ясно в 1892 году: «отныне балет пойдет совершенно другой дорогой» (слова коллеги и конкурента Чайковского Михаила Иванова). Чайковский вдохнул в балет собственные чаяния, переживания и идеалы, взмахнул волшебной палочкой, преобразив это искусство, и сделал так, что оно нашло отклик не только в сердцах аристократов и представителей культурной элиты, а сердце каждого. С подачи Чайковского балет стал символом непрекращающейся борьбы чувственного и духовного, надежды и рока, реальности и мечты – борьбы, которая ведется в душе каждого человека. (4)

С самого дня смерти Чайковского (он умер в 1893 году) его десятилетиями изображали как меланхолика, боящегося собственной тени. Даже в 1970 году Гарольд Шонберг все еще называл его «нервным ипохондриком и несчастливым человеком – он был несчастлив дома и вне дома, нервничал в присутствии окружающих, боялся, что откроется его гомосексуальность». В этом описании есть доля правды, но далеко не вся правда.

Более современные исследования жизни и творчества Чайковского позволяют сделать вывод, что это был истинный человек искусства, который относился к творчеству всерьез и переживал все связанные с этим эмоциональные сложности. Он беспокоился из-за отсутствия вдохновения, сомневался, достойно ли его последнее произведение, злился на реакционных критиков («С критиками мне не везет», – писал он о премьере своего «Концерта для скрипки с оркестром ре мажор, соч. 35», который в свое время встретил очень негативную реакцию, а сейчас любим слушателями). Его тяготило все, что встает между ним и его музыкой: необходимость зарабатывать на жизнь преподаванием, социальные обязанности, быт. Но он обожал своих сестер, братьев и их детей, находил умиротворение в сельской жизни, наслаждался обществом близких друзей, ежедневно ходил на прогулки, играл в карты, вел дневник и оставил после себя огромную переписку – несколько тысяч писем. (5)

Он действительно был робким и сверхчувствительным. Это проявлялось в психосоматике: некоторые его жалобы на физическое здоровье, несомненно, имели эмоциональную природу. Когда он стал известен в России и на Западе – стал «знаменитым Чайковским» – он начал более ревностно оберегать свою частную жизнь. Литературный гигант Лев Толстой был его поклонником и другом, правда, недолго. Их объединяла тяга к философским исканиям и умение глубоко идентифицировать себя с героинями женского пола. Оба художника смелыми и тонкими мазками рисовали русскую культуру и природу. Но Чайковского тревожило беспокойство, незнакомое Толстому – его гомосексуальность.

Все его близкие знали об этом «секрете». По словам Александра Познанского, историка-ревизиониста и автора биографии Чайковского 1991 года[21], в России XIX века к гомосексуалам из высших кругов общество относилось терпимо, если те не бравировали своими сексуальными предпочтениями. Чайковский принадлежал как раз к таким кругам – его семья, мелкие дворяне, считалась относительно привилегированной. Из его переписки мы знаем, что Чайковский не видел в своей ориентации ничего плохого, его личная жизнь его совершенно устраивала, и он не хотел ничего менять. Его влекли молодые люди, едва достигшие совершеннолетия, их андрогинная красота, и болезненная дисциплина платонических отношений была ему хорошо знакома. Он питал особую трогательную любовь к мужским рукам.

И все же Чайковский не стал бросать вызов буржуазным нормам. Другие аристократы-гомосексуалы могли открыто попирать нормы, и у Чайковского было много таких друзей. Но он считал, что общество его осудит, на его творческую репутацию падет тень, а семью покроет позор – и это приводило его в ужас. Его предпочтения и образ жизни казались ему ахиллесовой пятой, которая делала его уязвимым для скандала. Желая раз и навсегда решить этот вопрос, он вступил в брак, который не назовешь иначе как катастрофой. В 1877 году, безо всякого периода ухаживаний и на условиях, что он будет ей скорее братом, чем супругом, Чайковский женился на студентке консерватории Антонине Милюковой. Ему казалось, что она понимала, что речь о браке без консуммации, но вскоре стало ясно, что она ждет от супруга физической близости. Пытаясь избежать одной ловушки, Чайковский угодил в другую. Три месяца продолжалась эта попытка наладить семейные отношения, после чего композитор порвал со своей ничего не подозревавшей женой, и у него случился нервный срыв. С тех пор они жили раздельно, и Милюкова висела на шее у Чайковского финансовым и эмоциональным бременем. Одного упоминания ее имени было достаточно, чтобы его охватила паника.