Она больше не поворачивалась, когда её грубо потащили прочь, а её слова остались висеть в воздухе, наполненном ароматом цветов. Она не пыталась кричать. И лишь когда её швырнули в тюремную камеру, и она услышала удаляющиеся шаги, она позволила себе заплакать под стук своего бешено стучащего сердца.
***
Стены мрачной камеры начали давить на Элару. Она рухнула на пол и заставила себя дышать. Печаль сжала её горло, а тупая боль начала барабанить у неё в голове. Её мысли были такими сокрушительными, и их было так много. Реальность оказалась настолько непостижимой, что всё, что ей оставалось — это дышать, чтобы не развалиться на части.
Она лежала калачиком, и стала задыхаться от сотрясающих её тело рыданий. Её дыхание сделалось более прерывистым, когда она вспомнила об Энцо у фонтана, об Энцо, целующего её на ночь, Энцо, танцующего с ней в облаках, нежно моющего её волосы, занимающегося с ней любовью. Она наносила их один за другим, удары по своему сердцу, до тех пор, пока не начала чувствовать дикую физическую боль. Тени вздымались внутри неё, не в силах вырваться наружу из-за «убийцы теней», которым были всё ещё связаны её руки. И все те эмоции, которые она задвинула глубоко-глубоко во тьму, всплыли на поверхность и начали тянуть её за собой в черноту.
Небеса там были чернильного цвета. Это была такая чернота, что казалась синей. Тишина. И ни звёздочки на небе. Ни дуновения ветра, ни звука. Это было первое, что показалось Эларе странным в этом месте. Но пространство, в котором она оказалась, было открытым.
В отличие от давящих стен её камеры. Она как будто смогла впервые сделать вдох за долгое время. Эта тьма служила успокоением для души, которая слишком долго бежала от неё. Боль, которую она ожидала почувствовать, нежно окутала её. И если бы она знала, что погружение в боль будет таким, она бы давно уже встретилась с ней.
Перед ней предстала роща, где росли вековые деревья. Их возраст можно было определить по наростам и изгибам на стволах. У неё за спиной раскинулись холмы неоново-фиолетового цвета, трава под её ногами мерцала. Её грязная и порванная ночнушка рассыпалась вокруг неё на лоскуты. Душа Элары тянула её вниз, и каждый шаг давался ей с трудом. Ей пришлось сосредоточиться, чтобы начать переставлять ноги после всей этой беготни, и это оказалось очень утомительно. Она пошла в сторону рощи, отбросив ночнушку в сторону, босая, нагая и совсем одинокая.
В этом месте не чувствовалось ни единого дуновения ветерка. А тишина стала такой оглушительной, что сама по себе была звуком. Элара попыталась укрыться под кронами вековых деревьев и когда легла на землю, отчаявшаяся и униженная, начался дождь. Переливающиеся радужные капли наконец-то создали звук посреди кромешной тьмы. Она положила голову на ствол, а дождь усилился, приклеив её чёрные локоны ко лбу, и смешавшись со слезами так, что теперь нельзя было отличить одно от другого.
Она впустила его в себя. Сделала вдох. А затем почувствовала, как давление начало нарастать в её груди, сменившись тупой болью. А затем её грудь разверзлась, и из неё вырвался беззвучный крик. В этом пространстве сна, в сюрреалистичном месте между жизнью и смертью, в котором она оказалась тогда, как её тело пребывало в другом мире, а душа рассеялась здесь, дождь словно вошёл в неё. Он говорил о горе. О печали. Несдержанных обещаниях и лжи, которые сделали её трусихой, которые сделали её дурой. Боль была острой, а слова дождя вгрызались в неё и разрывали на лоскуты. Всё это было таким реальным. И когда она с радостью поприветствовала эту боль, то увидела фрагменты своих теней в беспросветной ночи. Тот ужас, отвращение и все те части её, от которых она так долго пыталась убежать. Она улыбнулась безумной улыбкой, словно в полусне.
Её тени дрогнули, искривились и приняли очертания человека. Он приблизился к ней.
— Я ждала тебя, — сказала тень.
— А я тебя, — ответила Элара.
Наконец-то она оказалась лицом к лицу с тем, что она изо всех сил пыталась не видеть. И это было великолепно, хотя и в несколько извращенном смысле. Наконец-то ей больше не надо было прятаться. Капитуляция показалась ей такой потрясающей, все эти оскорбления, мысли, ранящие её, вся эта правда… Наконец-то у неё больше не осталось оправданий или причины для побега. Она просто могла быть самой собой.
Дождь продолжал идти. Её тело содрогалось от падающих на него дождевых капель, которые всё сильнее и сильнее ударялись о её кожу. Она увидела в своих мыслях, как тень легла с ней рядом, и Элара переплела свои пальцы с её.
И так они лежали в этой вековой роще.
Дождь начал смывать то, кем она была. Он смыл её кожу, душу, разорванную в клочья, воспалённое горло и боль в сердце. Боги, это было так больно. Она всё ещё плакала, а её тело сотрясалось от сухих рыданий, которые с хрипом вырывались из её истлевшего рта.
Тень снова заговорила, и от её страшного шипения по коже Элары пробежал холодок.
— Как же долго ты бегала от меня.
Она не ответила.
Тень снова заговорила.
— Всё, что ты подавляла, напитывало меня. Но ты так ни разу и не взглянула на меня.