Небесные тела (ЛП)

В её сознании, среди кромешной тьмы, зажглась крошечная вспышка надежды.

— Ты меня не расстроишь. Мне это поможет.

Он вздохнул и ещё крепче сжал её, а затем посмотрел на небо.

— В качестве оплаты Канции я должен был показать ей источник своей самой страшной боли. Мой отец… жестокий человек. Его нельзя назвать нормальным отцом.

Энцо сухо рассмеялся.

— В детстве, когда я видел, как Лео, или Изра, или кто-то из моих друзей веселятся как обычные дети, я всегда задавался вопросом, заслуживаю ли я этого.

Между ними растянулась долгая тишина, так как Энцо потерялся в своих мыслях.

— Заслуживаешь чего? — тихо спросила Элара.

Слушая его, она пыталась сосредоточиться хоть на чем-то в этом море пустоты. Она терпеливо подождала, пока он подберёт слова. Глубоко вздохнув, Энцо наконец ответил.

— Мой отец издевался надо мной так, что это заставило бы разрыдаться даже мёртвого. Думаю, что он винил меня в смерти матери. Я был обузой для него. Вечно кричащим ребенком, за которым было некому присмотреть. Он возненавидел меня в тот самый момент, когда я родился. И когда он узнал, что я обладаю всеми Тремя дарами, это стало моим проклятием, а не благословением. Начались бесконечные часы тренировок. И в возрасте пяти лет, когда я едва ли мог воспроизвести даже вспышку, он хлестал меня своим Светом. Бил меня до тех пор, пока мне не удавалось воссоздать хоть немного света на кончиках пальцев. И тогда боль отступала. Когда мне было шесть, я нашёл рассветную птицу со сломанным крылом. Я забрал её к себе и попытался вылечить. Отец увидел меня с птицей, и приказал мне убить её. Когда я отказался, он выжег на моей спине четыре буквы — «трус». А затем заставил меня смотреть на то, как он сломал птице шею.

Элара услышала гул в ушах. Что-то начало пробиваться сквозь её оцепенение.

— Я помню, как однажды… мне было где-то восемь… он отхлестал меня, как никогда прежде. Я потерял сознание. Я слышал, как лоскуты моей кожи колышутся на ветру. Вот как сильно он меня выпорол.

— Твой кошмар, — прошептала она. — В который я проникла.

Он долго смотрел на неё.

— Да. От которого ты меня спасла, — сказал, наконец, он и провёл рукой по волосам.

— Ночью после порки я лежал на кровати и рыдал. И я молился, но только не Звёздам — ведь, как мы знаем, они нас не слушают. И тогда мне показалось, что меня кто-то услышал. В ту ночь я уснул, и мне приснилось, что меня навестил ангел. Я мало что помню, но когда я проснулся, то впервые почувствовал себя в безопасности. Почувствовал себя сильным. Поэтому я терпел издевательства своего отца до тех пор, пока не научился владеть каждым из своих даров так, что стал представлять для него угрозу. Каждую ночь я выходил на улицу и разговаривал с этой невидимой силой, убедив себя в том, что она существует.

Голос Энцо был спокойным и уверенным, словно он не раз уже рассказывал эту историю у себя в голове. Элара развернулась и посмотрела в его золотые глаза, которые сделались бледными и неотрывно смотрели куда-то вдаль.

— Вот почему я увидела тебя в ту ночь на балконе. Ты разговаривал.

Он кивнул.

— Ночь успокаивает. Раньше мне нравилось высовываться из окна и наблюдать за тем, как всё оживало, когда Свет исчезал, — призналась она. — Я замечала… как люди становились самими собой в темноте. У нас был огромный сад, засаженный сумеречными персиками.

Перед глазами у неё слегка поплыло, но она смогла сосредоточиться на воспоминании.

— И я наблюдала за тем, как влюблённые тайно встречались под покровом ночи. Это были придворные, которые находились в браке по расчёту и не могли быть вместе со своими возлюбленными. Например, знатные дамы, которым было запрещено встречаться с конюхами. Мне казалось таким романтичным доверять ночи свои секреты. У меня они тоже были.

Наступила комфортная тишина, и Энцо продолжил гладить её по волосам.

— Что произошло с твоими шрамами? — прошептала она, наконец, вспомнив о тех словах, что он сказал, когда она сравнила Энцо с его отцом.

Она боялась услышать ответ, так как ей казалось, что она уже знает его. Энцо долго молчал, а потом, наконец, заговорил.

— У него всегда была под рукой вердианка, лекарь. Когда моя кожа была настолько сильно изранена, что представляла собой кровавое месиво, она заживляла каждый сантиметр моей кожи, чтобы Идрис мог снова причинить мне точно такую же боль. И чтобы никто ничего не узнал. Поэтому у меня нет никаких шрамов. Когда я стал сильным, я сразу же нашёл её. Я был ребёнком. Что за человек стал бы делать такое? Как можно было позволять это?

Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и она заметила, что его трясёт.

— От лекаря не осталось ничего кроме пепла, когда я с ней закончил.

Он испустил глубокий вздох.

Её начали переполнять эмоции, и она сжала его руку. А затем посмотрела на него. Она поняла. Он не хотел её жалости, и не хотел, чтобы она что-то сказала, пытаясь смягчить его боль. Он просто хотел, чтобы кто-то его выслушал.

Она провела большим пальцем по его руке.