Небесные тихоходы

Вот Будда однажды услышал, что есть-де такой разбойник, Ангулимал, который поклялся убить сто человек, убил уже девяносто девять и грозно засел в чаще леса, поджидая сотого.

Конечно, Будда подумал: «Если не я, то кто же?» И отправился в лес.

А просветленного-то за версту видно: он спокоен, блажен, бесстрашен, красив, гармоничен, абсолютно дружелюбен… Ангулимал, издалека почуяв неладное, предупредил:

— Остановись и не приближайся ко мне, а то я тебя убью.

Но тот продолжал идти навстречу.

«Глухой или сумасшедший», — подумал Ангулимал.

— Еще шаг, и ты мертвец! — крикнул он. И показал путнику зловещее ожерелье из девяноста девяти пальцев: имя «Ангулимал» означает «отсекающий пальцы».

— Я готов, — ответил Будда. — Но перед тем, как ты убьешь меня, сделай одну простую вещь. Срежь ветку этого дерева.

Ангулимал ударил мечом, упала большая ветка.

— А теперь присоедини ее обратно.

— Ты сбрендил! — воскликнул разбойник.

— Да, брат, — сказал Будда. — Сломать ветку может каждый, но чтобы вернуть ее на место — нужен мастер. Если ты не в состоянии отломленную ветку прирастить к дереву, как ты можешь отрубать головы? Думал ты когда-нибудь об этом или нет?

И Ангулимал понял.

— Все, — произнес он, полностью преображенный. — Веди меня, я следую за тобой.

Кроме остальных семидесяти семи смыслов, речь в этих историях идет об одном: как важно и полезно сохранять осознанность каждую минуту, особенно если в ситуации присутствует вызов. Вот на пустынном перевале, где лишь высятся голые скалы и проплывают облака, ты встретил сумрачного типа, сующего тебе банкноту в тысячу рупий с просьбой разменять ее на более мелкие купюры, и мы с Лёней понимаем, что дело тут нечисто.

Лёня говорит:

— У нас нет таких денег.

А он:

— Да вы посмотрите, может, найдется.

Лёня говорит:

— Ничего у меня не найдется.

Стали препираться. Тут Лёня присмотрелся повнимательней, и вдруг эта тысяча ему показалась поддельной.

— Побойтесь Шиву! — сказал Лёня. — Кто ж так рисует рупии? Тяп-ляп! Я на вас удивляюсь. Деньги надо рисовать тщательно, тонкой кисточкой на специальной бумаге с водяными знаками.

Тот аж весь вспыхнул от этих слов. Ну, думаю, привет, сейчас он нам задаст. Уж больно с туземцами невыгодно конфликтовать на их территории. Как здесь говорят: в воде не ссорься с крокодилом.

Но он только надулся и смотрел на нас исподлобья, очень обиженно.

А Лёня повернулся и пошел. В шапочке соломенной, с крыльями. Тот видит, что крылья у него на ветру развеваются.

— Хай-май! — воскликнул он.

Что означает три вещи: «Ах!», «Увы!» и «Ой». С этими словами он незаметно исчез, будто растворился.

Мы установили камеру на штатив и приступили к съемкам. Лёня выстроил кадр. Моя задача была этот кадр удержать, не отхватив у снежного ангела ни головы, ни ног, чтоб он целиком поместился на экране. Немного неба над головой, рельеф скалы под сандалиями, метелки пожелтевших трав, колышащихся на ветру; дальние гряды гор, тяжелые облака, ползущие по горизонту…

— Мотор! — скомандовал Лёня.

Я нажала на кнопку.

Лёня начал раскачиваться, медленно склоняясь вперед, весь собрался, сосредоточился и очертя голову кинулся с отрога. Как гордый аэроплан полетел он, раскинув руки, взмахнув крылами, прямо на заблаговременно облюбованную приступочку и совершил там удачную посадку. Но этого в фильме, разумеется, не видно. Наоборот, создано полное ощущение, что ангел ухнулся в жуткую пропасть.

(Спустя два года, в Непале, мы досняли и подмонтировали, как он с этими крыльями в той же соломенной шапке, дыша разреженным воздухом заоблачных гималайских высот, неторопливо шагает по снегам Аннапурны. Короче, вышло так, будто Лёня, прыгнув с предгорий, приземлился не на какой-то «приступочке», а на четвертой по вышине горе Земного шара.)

Я сделала бы еще один дубль полета, но за ближними холмами прямо среди бела дня — со дна пропасти и выше неба — сгустилась странная черная стена, которая стремительно двигалась в нашу сторону. То ли это был смерч, то ли ураган — непонятно. Там, в Индии, действуют такие природные силы, которые практически незнакомы жителю среднерусской полосы.

Мы не стали ждать, пока нас «накроет», схватили камеру и быстро-быстро скалистой тропой спустились на дорогу. Думали, град начнется, буря, полетят деревья многовековые, вывороченные с корнями… Там все время испытываешь какие-то первобытные страхи с могучей амплитудой колебания — от отчаяния к надежде, от пришибленности — к эйфории…

Лёня резко рванул вперед. А у меня шнурок развязался. Наклонилась я завязать шнурок и вдруг между собственными коленками увидела… снежные вершины.

Я обернулась — и не верю своим глазам: черная стена развеялась, тучи уплыли, и вот они —…о, горы и горные снега!.. Остановись, перо, я не в силах подыскать слова, способные хотя бы легким контуром очертить этот умопомрачительный пейзаж. В бурной зелени гималайских трав, густой фиолетовой сини гор и небес нарисовались — величественные? Исполинские? Неправдоподобные? Таинственные? Вздымающиеся? Зовущие гималайские вершины!

Вот именно зовущие!!!

Я закричала:

— Лёня! Лёня!..