В выселке Ильинском, в медвежьем глухом углу огромной Пермской губернии, в версте от Белой горы, толковали не о земном – рассуждали о небесном. В распахнутое окно просторной избы заглядывал тёплый солнечный луч, гулял по чистым половицам, покрытым домоткаными половиками, перебегал с тёмных ликов древних икон в красном углу на старинные книги – Псалтирь, Часослов, Минею.
В избе на больших, основательных лавках устроилось много народу: степенные мужики с окладистыми бородами разного возраста внимательно слушали чтеца. В руках – кожаные чётки-лестовки, по келейному правилу каждый из них аж по десять лестовок за день обычно исполнял, иные – и больше, по усердию. Да с поклонами – земными и поясными. По лестовке и за неисправленные души молились – по три поклона земных за каждую.
Наконец чтение на рассуд поучительного повествования из рукописного сборника старых лет закончилось, и мужики дружно, не перебивая, принялись обсуждать услышанное и поочерёдно наставлять друг друга в духовной жизни. Прерогатива в наставлениях принадлежала, однако, начётчику, главе старообрядцев беспоповского толка Василию Коноплёву.
Василий был человеком незаурядным. На десятом году он выучился грамоте, молился с беспоповцами, со стариками и простолюдинами. Когда стал приходить в возраст, полюбил читать Божественное Писание. Все свободное время отдавал чтению книг, покупал их или просил у других для прочтения.
И постепенно стала разгораться в нём ревность подвига. Ночами часто вставал на молитву перед иконами Господа Вседержителя и Пречистой Богородицы и молился усердно, горячо, со слезами. Просил Господа: «Господи, открой мои очи, дай разуметь путь спасения! Скажи мне путь, каким мне идти, научи творить волю Твою!» И в такой заботе он пребывал долгое время. Потому и не женился – чтобы не было препятствий к рассмотрению истинного пути.
Этим жарким, грозящим засухой летом 1893 года Василию Коноплеву исполнилось только тридцать пять лет. В тёмных прядях его волос, как и в аккуратной бороде, не видно было ни одного седого волоска. Правильные черты лица, выразительные большие тёмные глаза, внимательный умный взгляд притягивали к себе внимание. Когда же Василий начинал говорить, речь его была так толкова и рассудительна, что всем становилось понятно: Сам Господь даровал ему дар убеждения, дар вести за собой.
И потому, несмотря на молодость, старообрядцы Осинского уезда, чьи многочисленные скиты и кельи раскинулись рядом с Белой горой, видели в нём главу и наставника. Если б попов здесь признавали – Коноплёв бы точно попом стал. Но не признавали.
После чтения на рассуд старообрядцы не расходились. Всех ожидала общинная, соборная трапеза – щедрая, достаточная. Хозяйства у старообрядцев были справные, как говорится, тугие. Если трудиться с душой да вино не пить – Господь всё посылает. Славились пчеловодством. У самого Василия пасека изрядная и знатный мёд…
Сели за стол. Достали каждый свою «соборную» чашку, полотенце. После трапезы чашку в полотенце каждый завернёт и с собой унесёт. Василию нравился строгий, давно заведённый ритм, нравились чин и порядок. Душа любила. Во всём порядок должен быть – это хорошо и Господу приятно. У Него ведь тоже – стройные чины ангелов и архангелов… И все стройно поют, а не вразнобой…
Как-то Василий съездил на богомолье в Черемшанский монастырь Саратовской губернии – лавру раскольников, и ему там так понравилось, что давняя мечта стать иноком опять всколыхнула душу. На всенощном бдении множество чинных монахов, впереди седые схимники; сотни возжженных свечей и горящих лампад перед богатым иконостасом, чтецы читают неспешно, внятно и благоговейно, все крестятся и поклоны кладут один в один – порядок и благолепие… Остаться пока не решился. Вернулся домой.
Вообще, в Осинском уезде, безопасно далёком от приходских церквей Пермской епархии и пастырского попечительства, прижилось множество раскольничьих начетчиков самых разных согласий – поморского, часовенного, беловодского, австрийского – кто во что горазд. И каждое согласие считало свои учения самыми верными, самыми истинными.
Василий был ярым раскольником и своими речами приводил в сомнение даже православных. Он знал твёрдо, что многое в Православной Церкви несогласно с патриаршими книгами, которые были до патриарха Никона. Называл православных еретиками, что нагло извращали святое учение Христа и апостолов, но вот доказать этого у него никак не получалось. А он искал истину. С детства такой уродился.
Поехал в Москву, всё обошёл – Хлудовскую библиотеку, Синодальную библиотеку, Николаевский монастырь… Съездил в Сергиеву Лавру. С настоятелем Николаевского единоверческого, то бишь православного, монастыря отцом Павлом поговорил себе на горе. А тот – бывший старообрядец. В православие перешёл. Да такой умный старец… С великой любовью принял… Забыв свою старость, подолгу с Василием беседовал. И через его слова о полноте даров Православной Церкви, что имеет преемство от святых апостолов, обуяла Василия буря сомнений в своей правоте. Сон потерял.