Небесные уроки

– Знаете, я размышлял над этим – и кажется, понял… Думаю, тут такой духовный закон действует: когда кто-то делает добро – Господь ему это добро на его небесный счёт записывает. А когда человек самопожертвование проявляет, жертвует собой – это так умилостивляет Отца нашего Небесного, так уподобляет Ему Самому, что милость Божия преизобильно изливается на такого человека и потомков его, защищая и покрывая даже и в земной жизни. Как вы думаете, отец Борис, правильны ли мои догадки?

Отец Борис подумал и ответил:

– Думаю, правильные догадки.

«Юнейший бых, ибо состарехся, и не видех праведника оставлена, ниже семени его просяща хлебы».

Глянул на недоумевающую Елену и повторил:

– Юным был я, и вот состарился, но ещё не видел праведника оставленным Богом и потомство его просящим хлеба.

Иван Николаевич вздохнул:

– Да… Вот дядя Паша – простой был мужик, малограмотный – а понимал многое. Мне до него… Всю жизнь тянусь – и дотянуться не могу. Я вот вам напоследок стихи почитаю. Это мой духовный отец пишет… Ваш тёзка, отец Борис… Только он в монастыре. Игумен. Игумен Борис Барсов. Хотите стихи?

Я опять не успел распечатать письмо.
Не сумел добежать до спасительной главной дороги.
И хрустальное тонкое сердца окно
Не омыл от бессонниц, грехов и тревоги.
Я опять растерял красоту мимолётных мгновений.
Городов перепутал и сёл адреса.
И друзей позабыл телефоны и даты рождений
И коню не засыпал на вечер овса.
Я опять не учёл, не запомнил, не встретил,
Опоздал, не успел, растерялся, устал.
По будильнику вовремя утром не встал.
Красоту бытия, как всегда, не заметил.
Я опять колокольный призыв не услышал,
Не обнял, не утешил, не дал, не помог.
Хлопнул дверью – и с гордостью вышел
И свечу покаянную у Креста не зажёг.
Я опять, зная чью-то беду – не заплакал.
Мимо боли чужой, отвернувшись, прошёл.
И в шеренге бойцовской не вышел на плато.
Я опять в этой жизни себя не нашёл.

– Хорошие стихи, – сказал отец Борис.

– И мне тоже очень понравились, – неожиданно вступил в разговор Геннадий.

И они замолчали – потому что разговаривать больше никому не хотелось. Отец Борис вышел в пустой тамбур, постоял у холодного влажного окна: за стеклом в сумерках проносились поля и леса, мелькали селения – дрожащие огни печальных деревень… Пронзительный гудок паровоза в ночи бередил душу странной тревогой. Вспомнилось отчего-то: «Неистощима только синева небесная и милосердье Бога…» Отец Борис прочитал про себя вечерние молитвы – он помнил их наизусть.

А когда он вернулся в купе – Иван Николаевич и рыженькая Елена уже мирно спали на нижних полках. Не спал только Геннадий – он лежал на верхней полке, закинув руки за голову, – и думал о чём-то своём.

Ночью отец Борис спал плохо. Часто просыпался: в вагоне было душно, а от окна сильно дуло, в соседнем купе долго не ложились – смеялись, разговаривали, выпивали. Крепко уснул уже под утро и, разбуженный громким голосом проводницы, сначала не мог понять – где он вообще находится. Слезая с полки, почувствовал, как сильно болит шея – продуло. Глянул на часы: шесть утра.

Весёлая, бойкая проводница пошла дальше, громким голосом поднимая спящий народ – туалеты в старом вагоне были такими же старыми и закрывались задолго до каждой остановки.

Соседи по купе уже встали. Рыженькая беременная Елена копалась в дамской сумочке, Геннадий уткнулся в ноутбук, Иван Николаевич читал книгу и выглядел, несмотря на свои восемьдесят лет, свежим и бодрым. Улыбнулся отцу Борису:

– Ехать ещё порядочно – часа полтора… Вас ждём – позавтракаем вместе?

И они, как и вечером, быстро накрыли стол и доели вчерашние припасы, в том числе вкуснейший капустный пирог тёщи отца Бориса, Анастасии Кирилловны. Попили чаю, и даже Геннадий не отказался от совместного чаепития. Дорога сближает людей, и им уже казалось, что они давно знают друг друга.

В окно светило весеннее солнышко, солнечные зайчики отражались от стекла, в соседнем купе царила полная тишина – утомились, бедные, ночью.

Сдали постельное бельё, переоделись, а времени всё ещё оставалось много. Понемногу завязался разговор, и Елена спросила: