Небесные Властелины

Джен и Марта расстались у длинного приземистого здания с многочисленными окнами без стекол. Это была спальня самок-шимпанзе; их здесь насчитывалось около сорока, не считая нескольких детенышей обоего пола. Они распрощались, и Джен продолжила свой путь в центр Минервы.

Мать была дома. Она склонилась над картой, разложенной на кухонном столе. Когда Джен вошла, она подняла голову, откинула с лица волосы, выкрашенные серебром, и устало улыбнулась.

— Здравствуй, дорогая. Как там сегодня на стене? Ничего не случилось?

— Ничего особенного. — Джен наклонилась к матери и поцеловала ее в щеку. — Я тебе потом расскажу. Сначала мне нужно переодеться.

Она зачерпнула кружку воды, быстро выпила, наполнила миску и понесла к себе в спальню. Жаль, что воды слишком мало, чтобы принять ванну или душ; но теперь, когда в Минерве осталось всего три колодца, о такой роскоши нельзя и мечтать.

Она торопливо сбросила толстые рукавицы, с облегчением отстегнула тяжелый стальной панцирь. За ним последовал пояс с висящими на нем мечом, кинжалом и топориком. Потом высокие, до колен, сапоги, куртка, юбка и белье. Раздевшись, она вымылась с помощью мокрой губки и кусочка драгоценного мыла.

Вытираться при такой жаре не было необходимости. Она с удовольствием натянула на посвежевшее тело свое любимое синее платье из легкого полотна.

Когда Джен вернулась в кухню, мать отложила карту, но ее лицо оставалось напряженным. Пока она жарила картофельные оладьи и крошила салат, Джен рассказывала ей о встрече с ягуаром.

— Почему тебя так обеспокоил этот зверь? — спросила мать.

Джен нахмурилась.

— Не знаю.

Ей не хотелось рассказывать матери, что в ягуаре она увидела предзнаменование. Ее объяснение не принесет ничего, кроме расстройства и дополнительных огорчений. И снова мать обвинит Джен в слабости и неверии, которые тем более неуместны в такое тяжелое время. Вместо этого она спросила Мелиссу, как идут приготовления.

— Все идет неплохо. Успеваем. — Она потерла виски кончиками пальцев. — Но если сегодня вечером Совет не даст согласия, вся наша работа окажется пустой тратой времени, и Минерва будет обречена.

Джен нерешительно проговорила:

— Я знаю, мама, что ты права, но все же должен быть другой выход. Когда я думаю о том, что должно случиться, мне становится так… — Она осеклась, но было уже поздно.

Мелисса приблизилась к ней и сжала в ладонях ее лицо.

— Джен, ты моя дочь. Твое положение в Минерве обязывает. Ты не можешь позволить себе бояться. Ты не смеешь позволять себе бояться. Ты должна стоять за меня грудью!

— Конечно, я стою, мама. Ты же знаешь, я буду голосовать только за тебя…

В глазах матери светилась неукротимая ярость.

— Я не об этом говорю. Ты должна стоять за меня всегда и везде. Пара лишних слов какой-нибудь подружке — и они будут использованы против меня на Совете.

— Я никому ничего не говорила, мама, — возразила Джен. Она попыталась высвободиться. — Мама, мне же больно…

Мелисса отпустила ее, но ярость в глазах не померкла.

— Сегодня вечером я должна победить на голосовании — иначе все потеряно. Неужели ты не понимаешь?

— Конечно, понимаю, — торопливо закивала Джен. — Ты только не волнуйся, мама, ты обязательно победишь. Я точно знаю.

— В противном случае мы все вернемся с Совета и пронзим себя мечами. Лучше честная смерть, чем жизнь под пятой «Властелина Панглота».

Джен с ужасом уставилась на мать. Неужели все так серьезно? Однако посмотрев ей в глаза, Джен поняла, что это так.

* * *

После ужина в неловком молчании Джен вернулась в свою комнату. Она собиралась поспать несколько часов, но ничего не вышло. Наконец она встала, накинула халат и вышла. Смеркалось. Через два часа начнется Совет, но сейчас Джен хотелось на некоторое время забыть и о нем, и о его возможных последствиях.

Она отправилась в резервацию мужчин. Отца ей удалось разыскать в мастерской. Он запаивал какую-то металлическую трубку шести футов длиной и четырех дюймов шириной. Увидев Джен, он отложил паяльник и широко заулыбался. Отец был хорош собой: большой, выразительный рот, привлекательные серо-голубые глаза, густые черные волосы. Джен знала, что похожа на него больше, чем на Мелиссу, по крайней мере внешне. Мать красила волосы в серебряный цвет, к чему ее обязывало положение, но от природы была белокурой, и к тому же высокой и стройной, а Джен — низкорослой и смуглой, как отец.

— Привет, Джен, — радостно сказал он и протянул руки, чтобы обнять ее.

Она не противилась краткому объятию, хотя в Минерве такие привычки не приветствовались. Общение дочерей с отцами никогда не запрещалось официально — это противоречило бы конституции Минервы, — но существовали негласные традиции, с которыми Джен пришлось познакомиться еще в раннем детстве. Она знала, что мать не одобряет ее отношений с отцом, хотя Мелисса открыто об этом никогда не говорила.

Отец пристально посмотрел на нее.

— Ты устала, — сказал он. — Плохо спишь?

— Дежурила. А вечером заседание…

Несколько секунд отец не сводил с нее обеспокоенного взора. Потом на лице его появилась улыбка, и, одобряюще похлопав дочь по плечу, он сказал: