Небесный фермер. Среди планет. Космическое семейство Стоун

Двадцать четвертого августа капитан Харкнесс развернул корабль и начал сближение с целью. Около четырех часов мы замедлялись, а потом примерно в шестистах тысячах миль от Юпитера перешли в свободный полет, оказавшись по другую его сторону, где в тот момент находился Ганимед. Невесомость все так же не доставляла ни малейшего удовольствия, но на этот раз мы были к ней готовы, и все желающие получили уколы – в том числе и я.

Теоретически «Мэйфлауэр» мог совершить единственный сложный маневр, выйдя после окончания замедления на низкую круговую орбиту вокруг Ганимеда. Практически же намного лучше было спокойно приблизиться к цели, избежав новых проблем с метеоритами, точнее, с «ложными кольцами».

Естественно, у Юпитера нет колец, как у Сатурна, но в той же плоскости, что и его спутники, крутится изрядное количество космического мусора. Будь его достаточно много, он был бы виден подобно кольцам Сатурна. Но даже при всем при этом его вполне достаточно, чтобы пилоту приходилось соблюдать осторожность. Неспешно приближаясь к Юпитеру, мы чувствовали себя словно зрители в первом ряду на экскурсии по окрестностям планеты и ее спутников.

Большая часть обломков, столкновения с которыми мы старались избежать, находится в плоскости экватора Юпитера, так же как и кольца Сатурна, так что капитан Харкнесс провел корабль прямо над северным полюсом планеты. Соответственно, мы благополучно миновали опасную зону, пока не обогнули Юпитер, приближаясь к Ганимеду, но к тому времени мы уже летели на небольшой скорости.

Чего, впрочем, нельзя было сказать о нашем полете над северным полюсом Юпитера – мы преодолевали тридцать с лишним миль в секунду, и расстояние до планеты составляло около тридцати тысяч миль. Зрелище, скажу я вам, было еще то – диаметр Юпитера составляет девяносто тысяч миль, так что на высоте в тридцать тысяч чувствуешь себя не слишком уютно.

Минуты две я смотрел на Юпитер в иллюминатор, затем мне пришлось уступить место другому, до кого еще не дошла очередь, и вернуться в кубрик, где можно было наблюдать открывавшуюся перед нами картину на телеэкране. Зрелище выглядело довольно странным – Юпитер обычно представляют в виде диска с идущими параллельно его экватору полосами, но сейчас мы смотрели на него с полюса, и полосы превратились в круги. Планета напоминала гигантскую мишень, выкрашенную в оранжевый, кирпично-красный и коричневый цвета, если не считать того, что половина ее отсутствовала, погруженная в тень.

Прямо на полюсе виднелось темное пятно. Нам объяснили, что в этой зоне постоянно царит ясная спокойная погода и что в этом месте можно увидеть поверхность планеты. Но как я ни вглядывался, ничего не увидел, кроме темноты.

Когда мы пролетели над полюсом, из тени внезапно показалась Ио – первый спутник Юпитера. Величиной Ио почти такая же, как и Луна, и мы видели ее примерно с того же расстояния, как и Луну с Земли, так что и по размеру она выглядела так же. На фоне черного неба, словно по мановению волшебной палочки, возник темный кроваво-красный диск, который меньше чем через пять минут стал ярко-оранжевым, почти цвета самого Юпитера.

Я попытался отыскать спутник Барнарда, но не нашел. Этот малыш находится на расстоянии меньше одного диаметра от поверхности Юпитера и совершает оборот вокруг планеты за двенадцать часов. Мне было интересно, поскольку я знал, что на нем располагается юпитерианская обсерватория, а также база проекта «Юпитер».

Вряд ли я что-то пропустил – диаметр спутника Барнарда составляет всего около ста пятидесяти миль. Говорят, что с него практически можно спрыгнуть. Я спросил об этом Джорджа, и он ответил, что ничего не выйдет, поскольку орбитальная скорость спутника – порядка пятисот футов в секунду, и вообще, кто наговорил мне такую чушь?

Позже я проверил и убедился, что он был прав. Отец – настоящий кладезь бесполезной информации. Как он говорит, факты стоит любить уже за то, что они существуют.

Каллисто находилась позади нас, и мы пролетели довольно далеко от нее. Европа располагалась справа по курсу почти на девяносто градусов, и одну ее половину закрывала тень. Нас отделяло от нее четыреста с лишним тысяч миль, и выглядела она не столь впечатляюще, как Луна с Земли.

Ганимед прямо перед нами становился все больше, и мне показался странным его цвет. Каллисто была серебристой, словно Луна, хотя и не столь яркой; Ио и Европа сияли оранжевым, как и сам Юпитер. Но Ганимед был полностью тусклым!

Я спросил Джорджа, и он, как обычно, не стал медлить с ответом:

– Ганимед когда-то был столь же ярким, как Ио и Европа. Это парниковый эффект – тепловая ловушка. Иначе мы не смогли бы там жить.

Об этом я, естественно, знал – парниковый эффект является самой важной частью проекта по созданию атмосферы. Когда на Ганимеде высадилась экспедиция тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, температура на его поверхности составляла пару сотен градусов ниже нуля – вполне достаточно, чтобы заморозить молоко сердечных чувств![11]