Небесный Иерусалим, или История одного романа

Особенно же я радовалась, когда обнаруживала среди антикварных сокровищ старую плитку с кобальтовым рисунком. Изразцы. Они стоили недорого: поторговавшись, можно было унести с собой обернутый в пожелтевшую газету кусочек из XVI или XVII веков. Казалось невозможным представить, что мой родной город еще не существовал даже в воображении Петра Алексеевича, а вот эта сценка из жизни детей или пастухов уже украшала чей-то камин в Низких Землях!

Выкрасив стены в ванной комнате в синий цвет, я постепенно вывешивала на них свои приобретения. Теперь, чтобы успокоить нервы и попытаться заснуть после очередного мейла, полного критики от редакторов канала, я ложилась в пенную ванну и часами рассматривала детали костюма бравого солдата, морской пейзаж с парусниками и мельницы, окруженные стадами овец…

Впрочем, было бы нечестным не упомянуть, что, окромя критики, редакция рассылала своим авторам еще и прекрасные в своей маркетинговой невинности «памятки для сценариста». К несчастью, я не сохранила сих блистательных документов в своем ноутбуке, но кое-что помню. Например, по результату «круглых столов» с привлечением активных телезрительниц выяснилось, что в сериалах надо обязательно показывать «красивую жизнь»: виллы, яхты, личные самолеты, нужное подчеркнуть. Зиму (зиму!) русскому человеку демонстрировать, напротив, не стоит – «наш зритель не любит зиму». Поэтому действо сериала сдвигалось на лето, а Илья постепенно превратился из парня со средним доходом в миллионера (очевидно, вовсе этой категории было никак не избежать). Приз же моих симпатий получил абзац, призывающий выделять в тексте сценария «красные флажки». «Красным флажком» могла стать любая роковая для мелодраматического или детективного поворота реплика. К примеру: «Хочу – не могу!», «Да не тебя люблю, а соседку!» или «А убийца-то – муж!». Позднее эту часть диалога актеры на съемках должны были выделить громким драматическим гласом. Зачем? – спросите вы, а я – после прочтения маркетинговых наставлений – поясню.

К примеру, вяжете вы трико, иль готовите борщ, иль гладите белье, а на экране происходит фоном нечто муторное. И тут, чтобы привлечь ваше внимание, актер или актриса истерично выкрикивает ударную фразу. Эффект достигнут: вы встрепенулись и некоторое время следите за происходящим на экране… Однако вскоре вновь вернетесь к свекольной зажарке.

Вернетесь-то вы вернетесь, но будете уже в теме.

Итак, дело продвигалось.

Золотая осень сменилась октябрьскими дождями. Наступил ноябрь, потом – декабрь. Где-то там, во вновь скованной льдами Москве, М. понес на канал уже третью по счету, финальную версию последней серии.

Я купила около супермаркета на углу маленькую, но волшебно-вкусно пахнущую смолой елочку. Вместе с дочкой мы заглянули на только что открывшийся рождественский базар. Дочка выпросила у меня традиционную брюссельскую вафлю, политую шоколадом. Я же сосредоточилась на елочных игрушках. Настроение было приподнятым: весь год я работала, не покладая, а точнее, не отрывая рук от клавиатуры, и вот – уж виден свет в конце туннеля, результат трудов!

Как хорошо, что он приходится на Рождество, пусть бесснежное здесь, в Европах (я-то, в отличие от фокус-группы, зиму люблю!), но все равно – сказочное.

Я расслабилась и решила накупить разноцветных шаров: дешевых красных и более изысканных цветов – темно-синих, бирюзовых, оранжевых. А еще – серебристой мишуры. И гуся – огромного, которого я поставила себе целью запечь, как и положено: с местными фермерскими яблоками, не обработанными химикатами.

Дела были закончены, остались одни удовольствия: удовольствие от готовки, радость от счастливого лица двухлетней дочки, впервые вместе со мной украшающей елку…

Гусь едва успел отправиться в духовку, как я услышала ключ, повернувшийся в замке. Муж переступил порог и замер.

– Ты рано, – я вышла в прихожую, поцеловала его ледяную – он передвигался по городу на скутере – щеку. – Гляди, какая красота!

Он обвел взглядом преображенную гостиную: не успокоившись на елке, мы украсили свежеприобретенными шарами каминную полку, люстру, углы картин. Блистающий «дождик» обвивал любимую супругом африканскую скульптуру темного дерева и сдобных барочных ангелов, парящих над камином.

Муж кивнул и криво улыбнулся.

– Что случилось? – нахмурилась я.

– Меня сократили, – сказал он, глядя в сторону, на довольных наряженных ангелов. – Уже давно поговаривали о новой волне увольнений, и вот…

Муж, наконец, перевел глаза на меня.

И глаза эти были чертовски виноватыми.

Экономический коллапс – тот самый, что не позволил в начале года снять мой блокбастер, ударил по Европе еще сильнее, чем по России. Россиян спасала цена на нефть. В Европах же бушевал сильнейший со времен Великой Депрессии финансовый кризис. По банкам шли, одна за другой, волны увольнений. Рынок труда, как московское метро в час пик, был уже под завязку полон безработными банковскими служащими с высокой квалификацией.

И вот, перед Рождеством вздыбился последний, для нашей семьи – роковой, девятый вал.

Я молча обняла мужа.