"Небесный огонь" и другие рассказы

С утра пораньше видели ежика, перебегавшего через дорогу, видели огромную птицу с синей головой, красными крыльями и желтой грудкой, видели шмеля в полосатой велюровой рубашке, видели змею, гревшуюся на камне. А ночью видели огромные звезды — множество звезд, и ходили на открытую площадку в горах, откуда наблюдали вспыхивающие зарницы: это гроза в Италии, и, кажется, она собиралась к нам.

Мой друг прозаик В. прожил бурную богемную жизнь. Он поменял несколько городов и стран, а также нескольких жен, одну из которых крепко побил из ревности, а сопернику выбил передний зуб, так что чуть было не угодил под суд, но обошлось: нанял хорошего адвоката с красноречивой фамилией Баксов и откупился. И наконец, «на закате дней», он «возвратился на круги своя», осел на месте и усвоил образ кающегося грешника. А у него от прежней — еще дозаграничной — жизни оставался чудесный сын Коленька, которого сам В. называл «даром небес»: кроткий, светлоликий юноша.

Коленька с отрочества прислуживал в храме, а потом поступил в Московскую духовную семинарию и очень успешно там учился. При виде его сердце само принималось петь ему: «Аксиос! Аксиос!» Да и вообще — все говорило о том, что он вот — вот примет священный сан и будет чистым сердцем молиться за нас у престола. К тому же и девушка у него была ему под стать — радостная, пригожая, вся как наливное румяное яблочко.

Он так и говорил о ней: «моя девушка».

— А можно, я приду к вам с моей девушкой? А вы не можете моей девушке подарить свою книгу?

Познакомил ее с отцом, с друзьями отца — всем она по душе, стало быть, свадьба не за горами, а там и до рукоположения рукой подать…

Так проходит месяц, другой, полгода, год…

Встречаю его на улице — идет, сияющий.

— Коленька, как жизнь?

— Слава Богу! Вот — в Духовную академию поступил…

— А девушка твоя как?

— Прекрасно просто! Ей так повезло! Она замуж вышла — очень счастливо, очень хорошо. За друга моего, бывшего сокурсника. Замечательный человек, очень духовный, и ведь как поет! Его уже и во диаконы рукоположили. Они только что вернулись из Греции, полные впечатлений: были у мощей святителя Спиридона, и у Андрея Первозванного, и у Иоанна Русского. Я всю жизнь мечтал туда попасть, но они мне так доподлинно все описали, так живо, что я как будто сам там побывал, воочию все увидел и прикоснулся к святыням. До сих пор храню это блаженное чувство.

…Мой друг В., комментируя это, говорит, имея в виду Коленьку и себя: «Волен Бог и на терновнике вырастить виноград, и на репейнике — смоквы!»

Я все‑таки спросила его:

— А может, Коленька ту девушку и не очень любил?

— Да ты что, неужели ничего не поняла? — удивился мой друг, — Любил, конечно, колечко ей даже купил уже обручальное, со мной советовался: «Папа, ты все‑таки разбираешься, какой у женщин вкус», боялся: а вдруг колечко его — не понравится? Да вот подарить не успел: все шептал тогда потрясенный: «Не судьба, не судьба!» Ну и принес это колечко просто Матери Божьей — то ли зарок Ей какой дал, то ли просто — утешения попросил…

Мама пережила отца на семь лет. Поначалу она как‑то по — детски обижалась на него:

— Как он мог уйти, а меня здесь оставить!

Порой она даже переадресовывала этот упрек ему:

— Зачем, зачем ты меня не взял вместе с собой! Ушел один!

Она очень страдала, стала слепнуть, так что уже не могла читать, почти не могла ходить, все время лежала или сидела на кровати, у нее началась гангрена, ей чуть было не отрезали ногу, но — слава Богу! — спасли.

И вот за месяц до смерти, совсем беспомощная, она вдруг сказала:

— А знаешь, я благодарю Господа за все, что Он дал мне познать и пережить за эти семь лет.

Лицо ее стало просветленным и простодушным, и она была похожа на большую девочку.

— Если уж в тебе есть любовь, держи ее изо всех сил — всеми руками, всеми пальцами! — и она улыбнулась так, словно держала в себе какую‑то потрясающую тайну. Теперь наверняка она открыла ее отцу.

Как все‑таки прекрасна жизнь на острове Корфу, как привольна, как хороша! Жители занимаются тем, что оказывают гостеприимство чужестранцам, делятся с ними своей радостью и той красотой, которой одарил их Господь. Или выращивают овощи и фрукты. Или — ловят рыбу. Вкус этой рыбы и этих креветок, мидий, кальмаров, осьминогов, лангустов, только что пойманных и извлеченных из сетей, совсем не такой, как где бы то ни было — будь то в Париже или в Москве.

Наша жизнь сложна и подчас искусственна, а здесь естественна и проста. Это та самая простота, с какой святитель Спиридон — человек некнижный и, может быть, даже и вовсе не ученый, зримо изъяснил на Первом Вселенском Соборе пред мужами высокообразованными и премудрыми тайну Божественного Триединства. Они все спорили между собой, пытаясь переложить это на язык философских терминов, а святой достал кирпич, сжал его в руке, так что из кирпича взметнулся к небу огонь, вниз истекла вода, а на ладони осталась глина.