Небесный полк Победы

Было страшно, но народ не терял чувства юмора. Один из снарядов упал рядом с нужником и взрывом заляпало абрикосовое дерево вредного соседа. Народ шутил, что нет худа без добра.

Красные бежали из города, бросив даже архивы НКВД и награбленное чекистами добро. Отец с другими мальчишками сразу ринулись в это здание. Добычей стала именная казачья сабля, гармошка и куча медалей, сорванных с безвестных героев. Отцу досталась медаль «За покорение „боксерского восстания“ в Китае».

Где ты лежишь, герой, без своей медали?

Потом мальчишки бросились во двор заготконторы. Там уже все разграбили и добирали мед из огромного чана. Взяли мед и побежали домой.

Вдруг видят, как вдоль по улице несется немецкий самолет и палит из пулемета. Когда самолет подлетел, отец увидел даже лицо летчика. Немецкий офицер прекрасно видел, что ему навстречу бегут дети, и дал очередь из крупнокалиберного пулемета. Девочку Сашу восьми лет, которая бежала слева от 12-летнего брата – моего будущего отца, – разорвало напополам…

Летчик люфтваффе, казалось бы, белая кость, скорее всего, дворянин… И такая низость и необъяснимая злоба. Растлили даже элиту.

Придя в город, немцы первым делом поставили на центральной площади города виселицы. И тут же повесили четверых мужчин. В здании нашей школы устроили гестапо.

На перекрестках дорог в жилых кварталах сложили бочки с бензином и пригрозили, что сожгут квартал, если что будет «не так».

Город пришел в шок от такой азиатской жестокости. Ужас достиг предела, когда узнали, что за городом расстреляли шесть с половиной тысяч евреев и коммунистов. У нас на Кавказе соседние народы не всегда дружат. Ну, как-то можно понять ненависть немцев к коммунистам. Все-таки враги по оружию. Но убить детей, женщин и стариков-евреев… как-то совершенно невообразимо.

Город у нас многонациональный. В школе со мной учились немцы, болгары, греки, финны, литовцы, поляки, татары, армяне. Конечно, мы как-то отличались и даже обижали друг друга по этому поводу. Но взять и убить наших соседей, с которыми все мы притерлись, – это немыслимо. И сейчас поражает эта невероятная злоба немцев.

В нашем дворе остановилось отделение немцев.

Молодой лейтенант приходил к моей бабушке Агафии, давал муку и просил печь хлеб и пышки солдатам. Часть хлеба всегда оставлял детям.

Он часто молча смотрел на то, как бабка хлопочет на кухне, и вздыхал:

– Вы очень похожи на мою маму.

Однажды мадьяр из этого немецкого отделения пристал к Агафии. Она толкнула его. Он озверел, вытащил кинжал – у них были такие длинные ножи с надписью Alles fur Deutschland и заорал:

– Юда!!!

Казачка не знала, что такое «юда» – по-немецки «еврей», – и крикнула:

– Сам юда!

А венгр был на самом деле «черным», и немцы его не любили. Солдаты засмеялись.

Он зарычал и замахнулся кинжалом. Его руку перехватил здоровенный рыжий фриц. Немцы все обернули в смех. Повернули его спиной и стали играть в «Угадай, кто стукнул», давая венгру пинки и затрещины. И побили довольно сильно.

Потом немцы поставили палатки на перекрестке наших улиц.

Когда подошла родная Красная армия, то уже она стала стрелять из «катюш» по жилым кварталам – вроде как по немцам на улицах. Родня опять залезла в окоп и пережила еще один день ада на земле. Один снаряд попал точно в палатку молодого немецкого офицера.

Потери и победа

Потом начались потери среди родни. Один за одним погибали дядья и братья. Начался ужас тыловой жизни, полный голода, нищеты и изнуряющего труда.

Бабка с детьми батрачила по станицам и хуторам за еду. Шила, пекла, делала флористические композиции из маленьких искусственных цветов и продавала. Особенно народ любил маленькие букетики из фиалок и ландышей.

Пришла Победа, и она была оглушительной. У нас в городе народ обнимался и плакал от радости.

В нашей семье много мужиков осталось лежать в чужой земле. Мы с родней очень долго ездили на братскую могилу дядьев, легших в землю на «Голубой линии» за Краснодаром.

Обычно траву и ландыши накрывали огромной скатертью, все ложились и начиналась тризна. Пили за помин, за Победу. Но никогда эти очень личные праздники не были угрюмыми.

Я вспоминаю атмосферу, которая царила между фронтовиками, когда они собирались в доме деда. Спокойные мужики. Ходили на работу, пели по праздникам и отмечали Победу, как самые обычные люди.

Эти люди умерли хорошо. Честно жили и честно отдали Богу душу. Нам без них скучно. Но им у Бога хорошо. Мы гордились убитыми. И радовались, что, когда пришла наша очередь держать оружие Родины, никто из нас не сробел, не откосил и не опозорился. Нас бы таких домой не пустили.

Какой-то немец отнял у меня моего деда, которого я никогда не держал за руку. Какие-то богатые и злые люди в ухоженной и уютной Германии решили, что мы не заслуживаем права на жизнь, и вогнали нас в жесточайшее горе, оставив травму страха и голода на всю оставшуюся жизнь. Как получилось, что какому-то немцу было дано право превратить детство моих родителей в страдание и муку?