Небесный полк Победы

Василий, тот самый наш «ездовой» – на фронте мне почему-то часто встречались именно Василии, – срочно принялся варить овсянку из сухого пайка, не ждал, пока придет полевая кухня. Когда мы кормили детей, вокруг собрались все мужчины и переживали: «Только много не давай – им нельзя много, это может быть опасно! Они должны постепенно приучиться к еде!»

Мне как-то удалось быстро привязать их к себе. Пока их не перевезли через линию фронта глубоко в тыл, они ходили за мной хвостиком.

С тех пор я всем сердцем прикипела к детям – и всю жизнь работала с детьми, с молодежью.

Встали! Сели!

К этой категории детей меня судьба привела еще раз, когда я уже была в Москве и училась на искусствоведа. Это было, по-моему, в начале 1946 года, когда в Москву начали привозить эшелоны осиротевших детей, которые были в оккупации, и распределять по разным учебным заведениям, в основном – по ремесленным училищам.

Но сначала всех проверяли на способности в изобразительном искусстве и в рукоделии, а также – в музыке. Способных отправляли в соответствующие заведения.

Художественно одаренных подростков определили в училище, где их собирались учить художественному делу. Там было отделение стекла, отделение дерева и третье, по-моему, металла.

Был приказ, согласно которому этих учеников нужно было обеспечить самыми высококвалифицированными преподавателями. Там стали работать очень сильные художники, а читать историю искусств прислали двух дам – кандидатов искусствоведения из Пушкинского музея, которые преподавали и у нас в университете. Это были аристократические дамы, у которых мы, студенты, учились не только предмету, но манерам поведения, – но они не смогли найти с трудными, внутренне искалеченными войной подростками общий язык. Они уходили с каждого урока в ужасе и отчаянии.

И вот однажды меня, за плечами которой был фронт и рождение ребенка, вызвали в кабинет к ректору. Я вошла, замирая от страха, и, кроме ректора, увидела незнакомого мне пожилого интеллигентного мужчину. «Владимир Иванович, вот кандидат, которого мы вам рекомендуем, – сказал ректор. – Она студентка первого курса, но справится с задачей. Я бы хотел, чтобы вы сейчас с ней отдельно поговорили».

Владимир Иванович оказался завучем того самого художественно-ремесленного училища. Он мне говорит: «Ваша комсомольская организация очень рекомендует вас к нам на работу преподавателем истории искусств. Я понимаю, что вы только начинаете учиться, но, может быть, вы, молодой человек, сможете найти подход к ребятам? Давайте попробуем». «Пробовать» нужно было на следующий день.

Я потом долго не могла понять, почему именно меня вызвали: на курсе со мной учились ребята гораздо более способные, например, вернувшийся с фронта Дима Сарабьянов.

Домой я пришла вся в слезах. Услышав причину моего расстройства и сомнений, мама воскликнула: «Ты сомневаешься идти в училище, где собраны дети, вернувшиеся фактически с фронта? Какое ты имеешь право от этого отказываться?!» На мои переживания, что я не умею говорить и не знаю, что говорить, мама ответила: «Все можно преодолеть. Кроме того, что ты умеешь или не умеешь, хочешь или не хочешь – есть долг!»

Мама заставила меня написать конспект, потом выучить его. Я решила рассказать, чем ценно искусство, почему оно-таки интересно. Когда я утром встала, на столе лежали мои медали – «За оборону Москвы» и «За победу над фашистской Германией». Мама велела обязательно приколоть их к платью: «Они тебе помогут найти общий язык с этими детьми».

Я пришла в училище, где как раз прозвенел звонок на урок. Владимир Иванович посадил меня у себя в кабинете и сказал: «Никуда не выходите, у нас в училище может быть все что угодно, пока вас не примут дети! Я сейчас пойду в свой класс, дам задание и через десять минут приду за вами». Его слова бодрости мне точно не прибавили.

В здании было тихо: все занимались. Только откуда-то несся ужасающий шум, крик, грохот. Я не могла себе представить ничего подобного в учебном заведении, тем более когда идет урок.

Движимая сама не знаю чем, я пошла по направлению этого шума, и оказалась у одного из классов. Решительно открыла дверь и… ничего толком не увидела, только какие-то горы в тумане и мечущиеся между ними тени.

«Всем встать, остановитесь!» – крикнула я командирским тоном, хотя никогда не была командиром ни по сути, ни по своей военной должности. Тени остановились, туман рассеялся, и оказалось, что горы – это парты, поставленные друг на друга, около которых дети играют в футбол тряпками, которыми стирают мел.